Байкал. Книга 3 - страница 62
– Моя власть? Вот чепуха. Да я обыкновенная, Орсег, но учиться всегда любила больше всего, это правда. А что до басы, так то не моя заслуга вовсе, вот выпало такой родиться, как и предвечной, то ли счастье в том, то ли, напротив, проклятие.
– Счастье, Аяя, для глаз, для любой души такое уж счастье, что и не передать! – выдохнул он. – Но… тут ещё и для ума работа.
– Что, не гожусь уже тебе в жёны? – засмеялась я.
– Кабы пошла, я завладел бы большим, чем обладаю теперь, – сказал Орсег без улыбки.
Это, конечно, было большим соблазном пойти за него, удалиться от мира навсегда, скрыться под толщей благодатных морских вод и в удивительной и величественном мире пребывать всю свою вечность. Но оставить совсем людей, я думала, что хочу этого, но когда представилась настоящая возможность, я поняла, что не могу и не хочу уходить от мира насовсем. Но и не только в этом было дело. Главное, что Орсега, как бы прекрасен он ни был, как бы ни привлекало всё, что было у него, я всё же его не любила. А разве можно идти без любви?
– Ох, и дура ты, Аяя, – в сердцах выдохнула Рыба, когда в который уже раз решила наставить меня на путь, который по её мнению должен принести мне счастье. – Какая же дура, да простят меня Боги за скверные слова! Как и идти? Вот была ты по любви и што, много счастья увидала?
– Только счастье, – уверенно сказала я.
Рыба лишь покачала головой и махнула рукой на меня.
– Ну… хоть ожила и за то подводному царю спасибо, – смиряясь, сказала она.
Мы уже два с лишним года шли по морям и добрались до дальних-дальних южных морей, где, как и на дальнем севере начинались льды и снега.
– Здесь и вовсе чудесная страна, Аяя, – сказал Орсег, когда мы проплывали мимо ледяных гор, оставив корабль на свободной воде, потому что Орсег предупредил, что дальше идти на корабле нельзя, льды раздавят его. А вот сами поплыть мы могли.
– Куда?! – испуганно воскликнул Дамэ. – С ума сошла… Льды, простынешь!
Орсег вскользь взглянул на него и сказал:
– Не волнуйся, не простынет, на то и я рядом.
Дамэ вспыхнул, хотел возразить и, скорее всего, сказал бы дерзость, но Рыба незаметно толкнула его в бок. Это не укрылось от глаз Орсега, и он сказал мне об этом позднее, когда мы уже шли по льдине вдвоём.
– Этот твой раб, этот демон, он ревнует тебя. Он только твой раб или ты из-за него не хочешь выйти за меня?
– Дамэ?! – удивилась я. – Да ты что, Орсег, ты ведь спрашивал уже. Было бы так, разве я не сказала бы сразу?
Он пожал плечами. На мне надета была шуба из шкур морских нерп, но мех был слишком твёрдым и упругим, мешал легко двигаться, однако, позволял плавать и не промокал. И сейчас я повернула голову, но капюшон мешал мне заглянуть в лицо Орсегу. Он сам развернул меня, неожиданно сжав мне плечи.
– Отвечай, Аяя, кто живёт в твоем сердце и не даёт там поселиться мне? – его глаза почернели, как чернеет море, затевая шторм. – Кто он, я теперь же отнесу тебя к нему, коли ты так любишь его!
Я вздохнула, если бы я только могла хотя бы увидеть, хоть раз коснуться его, того, кого я люблю…
– Нет никого, Орсег, не к кому нести… Только в моей душе и остался.
– Нельзя жить со смертью в сердце.
– Можно. Хоть и не жизнь то, а лишь подобие, – я отвернулась, вывертываясь из его рук, но он и не удерживал. – Но в моём сердце нет смерти, Орсег, там просто нет… того, что нужно тебе.
Мы снова пошли рядом по льду, который оказался не белым или серым, как бывал у нас на Байкале или тёмно-синим, потому что через него просвечивали воды Великого Моря, как глаза Эрбина, о котором у меня тоже болела душа, всё же и он стал мне дорог, как бывает дорог тот, кто прилипает, прикипает к сердцу помимо воли. Так вот, тут лёд был и голубым, светящим из-под снега, и ярко-синим, как небо, но с морским изумительным оттенком. А какие величественные и великолепные формы он принимал здесь! Я сказала об этом притихшему Орсегу, когда мы молча промерили шагами уже версты три.