Лодовико Сфорца был страстно влюблен в свою юную красавицу. Он навещал ее в отдельных покоях в монастыре, когда желал. Помимо всего прочего, он вел с ней долгие беседы, желая развить ее ум. Она же… нельзя сказать, чтобы она тоже влюбилась в него, чтобы тоже обожала. Подчас ей казалось, что этого чувства, так сладко описанного Петраркой и Боккаччо, у женщин просто не существует. Но Лодовико стал дорог ей. Выросшая без отца девушка нашла в нем опору и заботу. Она была благодарна, что он забрал ее из уныния материнского дома, за то, что он смотрел ей в глаза и знал, что она любит танцевать гальярду, а не павану. Она встречала его искренней улыбкой, когда Лодовико приходил к ней, но совершенно не скучала, когда он отсутствовал. У Чечилии был редкий дар – ей было хорошо одной и она всегда знала, чем себя занять. В монастыре ее навещал прежний учитель, который по ее просьбе продолжал просвещать ее.
Приходила настоятельница, в прошлом знатная дама, и рассказывала, как устроен мир и двор. Чечилия подружилась еще с несколькими монахинями. Герцог приставил к ней вдову-дворянку, когда-то служившую покойной герцогине-матери, урожденной Висконти.
Эта вдова научила девушку одеваться со вкусом, а еще, вместе со своей служанкой, тем секретам ухода за собой и своим гардеробом, которым не научила ее настоящая мать, вечно забывавшая о ребенке. «Удивительно, как вы смогли вырасти такой красавицей в столь запущенном доме, – приговаривала вдова. – Что, у вас и собственной служанки не было? Как же вы жили?!»
Еще эта добрая дама научила Чечилию тому, что раз герцогу так нравится плотская близость с нею, то ему совершенно не нужно знать, что ей-то самой все равно. «Равнодушие ранит, моя девочка. Доставь человеку радость доставить тебе радость, притворись довольной», – учила ее она. И исповедник тоже говорил Чечилии, что ее долг – доставлять Лодовико счастье, и с легкостью отпускал ей грех прелюбодеяния, уговаривая не мучиться из-за него стыдом. А она и не мучилась, потому что по ее разумению – грех, это когда хорошо, а не когда никак.
Сестра Джанетта не навещала ее – она вышла замуж и уехала. Мать являлась пару раз, но Чечилия отказалась передаривать ей пару приглянувшихся подарков герцога, и мать, обидевшись, прекратила приходить. Сначала, преисполненная гордыни, мать ждала, что Чечилия, которую она считала «любящей дочерью», сама прибежит просить прощения. А та за это время и думать о ней забыла.
Братьев в женский монастырь не пускали.
Прошло два года подобной жизни, Чечилии исполнилось шестнадцать. Лодовико был опорой ее бытия, единственным хорошим, что она знала в жизни, хотя почему-то при нем ее голова становилась какой-то туманной. Она не любила его, но почитала. Ей не нравилось, когда он сажал ее на колени, но нравилось, когда рассказывал о своих планах украсить город. Она рассматривала архитектурные планы, которые он приносил с собой, и потом, когда Сант-Амброджио была построена Браманте, ей было приятно думать, что вот это здесь и вот это там предложила именно она. Еще ей прислали из Авиньона старинную рукопись «Элегии мадонны Фьямметты» Боккаччо, а потом еще его же «Тезеиду» с прекрасными миниатюрами (так, на одной дама в высоком атуре, вздымавшемся над ее головой подобно огромному рогу, принимала поклонение автора), которыми она зачитывалась и засматривалась. Еще у нее были и другие прекрасные книги, музыка и любимый учитель. Таково было маленькое счастье Чечилии.
