Говорили разное. Никита вообще рассказывал, что Пожарного пытали бандиты, стараясь узнать у него слабые места в системе безопасности олимпийского объекта. По словам Никиты, они пихали руки Пожарного во фритюр, а он не сдавался и молчал. Иногда кричал от боли, но так ничего и не рассказал.
Вообще, все говорят разное, но все истории заканчиваются тем, что Пожарный – герой. Персонал боится его. Но, как мы знаем, если бояться, значит, уважают. Только я его не боюсь. Не уважаю. И считаю неуравновешенным кретином, от которого пользы в этом мире чуть. Он – моя цель. Остается лишь дождаться, пока пройдет две недели. Последний сеанс кровопускания. Последний разговор по душам. А потом Полина снова спасет меня, как сделала это три года назад.
Я вставляю ключ в замочную скважину до конца. Он легко проворачивается. Так же легко, как сука-жизнь провернула меня на члене за какие-то четыре года. Ключ легко проворачивается. Значит, я один. Снова полутьма, которую я ненавижу и одновременно считаю своим единственным другом. Камера узника, приговоренного к мучениям пожизненно.
На ощупь пробираюсь к недопитой с прошлого вечера бутылке виски, которая стоит рядом с кроватью. Давно не спал на ней. Постельное белье, заправленное Полиной. Подушки, сложенные так, как любила она. Плед, под которым мы грелись и смотрели хорошие фильмы. Читали хорошие книги. Я рассказывал ей про свои авторские идеи, пока она дремала.
Каждый день я нахожу Полин тонкий волос в самых различных местах. Он извивается между пальцами, как червяк, я отпускаю его, и он бесшумно падает на пол. Пусть остается здесь, со мной. А может, это один и тот же волос, который перемещается от моих движений. Из кухни в гостиную. Из гостиной в ванную. Может, это один и тот же волос, последний огненный волос, который я боюсь потерять.
Я живу не в то время. Мне надо туда, где на основе одного волоска умеют создавать человека. Где умеют извлекать ДНК и использовать ее для сотворения человека, которому этот волос принадлежал. И никаких тебе церковных слов.
Глаза привыкли к темноте. Я сижу на полу, опершись на кровать с бутылкой в руке. Пью с горла и смотрю на очертания оставленных мне, как наследство, Полиных предметов: на маленьком столике в углу комнаты, над которым покоится черный прямоугольник зеркала, как футуристические шахматные фигуры стоят увлажняющие крема, средства для умывания, тоники и прочие жидкие штуки, которые она так любила наносить на себя. Прямо передо мной на стене на тоненьких ниточках висят наши совместные фотографии, прикрепленные прищепками в виде лесных зверей, которые скалятся на меня в темноте. На фотографиях наша встреча нового года, наше празднование первой годовщины отношений. Там же и вторая. Только на второй Полина выглядит неважно. Справа от фотографий полка с книгами, в основном историческими. Полина любила читать мне нудный текст, когда я в шутку не хотел ее целовать.
Даже после того, как она ушла от меня, все эти предметы в комнате еще оставляют в себе прикосновения ее рук. Они гармонично дополняют наш интерьер. Поэтому я не избавляюсь от них. Это очень малая доля. Но на эту долю мне кажется, что Поля никуда не уходила. Только сейчас, в темноте, ее вещи выглядят одиноко, представляя собой лишь черные силуэты.
Я такой же одинокий черный силуэт, валяющийся на полу. Но я не стану гармонично смотреться в этой комнате, если включить свет. Я останусь тем же одиноким черным силуэтом. Меня ничто не оживит. Кроме Полины.
