Я осталась ночевать у Кира, а утром нас разбудил настойчивый звонок в дверь. Кир пошел открывать, его не было слишком долго, и я на цыпочках подкралась к двери, чтобы посмотреть на незваного гостя.
У меня сердце рухнуло в пятки, когда я увидела знакомую лимитированную сумочку из новой коллекции какого-то именитого дизайнера. А потом пришлось затаить дыхание и вылавливать каждое слово из их разговора, потому что я ужасно боялась реакции мамы.
Только вот все сложилось гораздо лучше, чем я ожидала. Она не только не стала устраивать Киру истерику и вытаскивать меня за шиворот из его постели, но и практически благословила нас, наказав ему следить за мной и не обижать ее единственного ребенка. Дома я хотела поговорить с ней об этой ситуации, но она решила сделать вид, что ничего не было, потому что ей все-таки слишком сложно было принять тот факт, что дочь выросла и теперь дружит с мальчиками совсем в других плоскостях.
– Мне страшно, мам. Я очень хочу рассказать ему о том, что Вика – его, но я боюсь, что он никогда не сможет меня простить. А если он заберет ее, мамуль? Заберет мое маленькое солнышко, а меня вычеркнет из ее жизни…
Я представляю, как Вику увозят от меня. Как она ко мне свои маленькие ручки и плачет, а я ничего не могу сделать.
– Почему ты вынудила меня тогда так поступить, мам? Почему?..
Слишком резко ставлю вазу на небольшой столик, вода выплескивается за края, часть попадает на мои брюки с идеальными стрелками. Я вообще стала в последнее время замечать за собой нездоровую тягу к идеальности в тех сферах, которые я могу контролировать. Хоть что-то могу.
Устраиваю новый букет в вазе, поправляю цветы и стряхиваю в мусорную корзину часть опавших лепестков.
Врачи предупреждали меня – у моей мамы практически нет шансов очнуться. Что такое жалкие пять процентов из ста? И я уверена, что это они еще округлили число в большую сторону, чтобы совсем не расстраивать меня безнадежной статистикой.
Я думала, что смогу отпустить ее. Я твердо решила попрощаться, когда заходила в палату, потому что сегодня ночью я мониторила билеты на автобус в какую-нибудь глушь.
А теперь я отчетливо понимаю, что не смогу с этим жить. Просто не смогу.
Олег отключит аппараты в ту же секунду, когда поймет, что я сбежала. А у меня даже нет гарантий, что он не сможет найти нас с Викой.
Это не вариант. Бояться каждого шороха по ночам, оглядываться и постоянно срываться с места. Не хочу для дочери такой жизни.
Из мыслей вырывает вибрация телефона. На экране имя моего мужа, я выхожу из палаты и принимаю вызов, заранее зная о чем пойдет разговор.
– Ты достала пригласительные, Полина?
– Я работаю над этим, – спокойной отвечаю, хотя саму уже начинает потряхивать от волнения.
– Из нас двоих работаю только я, – Олег злится, а я радуюсь, что между нами сейчас тысячи километров. Он уехал вроде бы в Ригу для обсуждения каких-то вопросов с заказчиков, а я молюсь, чтобы он подольше там задержался, даже если его постель в пятизвездочном отеле греет очередная модель с идеальным кукольным личиком. – Я вернусь завтра вечером, моя милая жена. Надеюсь, ты сможешь выполнить эту простую просьбу.
Он даже не прощается. Просто сбрасывает вызов, а у меня до сих пор мурашки от подтекста между его слов. Не просьбу – приказ. Вместо «надеюсь» – ты ответишь, если не сможешь достать эти чертовы приглашения.
Медсестры провожают меня привычно сочувствующим взглядом, в лифте я отворачиваюсь от зеркала, потому что не могу видеть в нем отражение слабой запуганной марионетки.
