Андрей не для меня, и я это знаю. Красавчик он, может даже, если объективно смотреть, и покрасивее Антона. Старший — мужественный, фигура божественная, но Андрея хоть сейчас на обложку журнала можно. Не слащавый мальчик, а парень из грешных мыслей, таких в постели представляют. Но для меня всего лишь друг, да и Андрей на меня не как на девушку смотрел.
А вот Антон… плевать на объективность, для меня он самый-самый, черт бы его взял! И это бесит. На остальных я теперь только как на картинки и могу смотреть, не более.
— Я не могу допустить, чтобы ты из-за моего младшенького убивалась, а ты будешь. Я его знаю, — мы вошли в квартиру, пропахшую запахами ремонта и пыли. — Так что завязывайте с вашими ужинами и гулянками, пока не поздно.
— Так ты поэтому вернулся, да? — я не смогла скрыть грусть.
Антон включил свет в коридоре, а я уже шла дальше, мимо ванной, в спальню. Мебели нет, у стен мусор, стекла грязные от извести и пыли, она в воздухе летает, и мне дышать нечем. Никакая у Антона не ревность, всего лишь гадская забота обо мне — хорошей девочке и дочери его друга. А я-то, дурочка, уже обрадовалась, чуть ли там, на кухне, ему на шею не бросилась.
Вот было бы позорище.
— Да, поэтому, — добил меня Антон.
Я отвернулась к окну, вглядываясь в огни ночного города, и услышала шаги за спиной. Антон встал близко ко мне, если я шагну назад — упрусь спиной в его грудь, я даже жар его тела чувствую сквозь верхнюю одежду. Или мне это мерещится… Да, скорее всего мерещится, а жаль. Я люблю придумывать, и сейчас чуть ли не реву от того, что успела нафантазировать.
— Спасибо за заботу, но со своей личной жизнью я разберусь сама, — я старалась говорить вежливо, но получилось колко от обиды, на которую я не имела права, но все равно чувствовала. — Андрей тебе правильно сказал — мы оба взрослые, детей пока не сделали, да и про методы защиты нам еще в школе рассказывали. Но спасибо, что предупредил о том, что меня ждет. Однако я решу сама.
— Сама? — Антон обхватил мои плечи, и заставил меня развернуться. Он нависает надо мной мрачной темной тучей — огромный и злой. — Значит, так. С Андреем будешь только здороваться, и все. Остальное я запрещаю. Никакого близкого общения, никаких свиданий, вообще ничего! Ослушаешься — хуже будет, накажу, уяснила?
— Ты обнаглел? — взвилась я, и попыталась скинуть с себя мужские ладони. — Предупредил, и спасибо, с остальным сама разберусь. Может, я влюбилась до смерти? Может, мне плевать, что твой брат меня кинет, и я просто хочу насладиться тем, что… что ты делаешь?
На последней фразе запал схлынул, волна ярости ушла обратно в море. Антон слушал меня, скулы его заострились, я видела, что он хотел заорать на меня, я даже хотела этого — разругаться с ним вдрызг, и уже поставить для себя хоть какую-то точку. Прекратить это.
Но он вдруг прикоснулся к моей щеке большим пальцем, и на удивление нежно и медленно провел. По щеке, ниже и к уголку губ, огладил нижнюю, полноватую губу, и я задрожала — снова будто в лихорадке. Губы стали чувствительными, щеки обожгло краской, а сердце начало отплясывать тарантеллу.
— Антон…
— Ты испачкалась. Известь вроде, — хрипло пробормотал он, и я кивнула, чувствуя себя как под гипнозом.
Да, известь, испачкалась. Наверное. А Антон рядом, не отстраняется, прикасается. И эта тишина вокруг нас — гулкая, темная. Я нервно облизнула губы.
