Он выходит и открывает для нее дверцу.
Как только Джулиет появляется из машины, навстречу ей с лаем несется здоровенный желтый пес, а с крыльца дома кричит какая-то женщина.
– Иди отсюда, Пет, – говорит шофер, опуская в карман плату за проезд, и ныряет в машину.
– Тихо. Тихо, Пет. Уймись. Он не тронет! – кричит женщина гостье. – Щенок совсем.
Может, он и щенок, думает Джулиет, но с ног собьет запросто. А тут еще подоспела маленькая рыжевато-бурая собачонка. Женщина спускается по ступенькам, крича:
– Пет, Корки! А ну пошли прочь! Ты страху не показывай, а то не отстанут.
«Прочь» у нее звучит как «прошь».
– Я и не боюсь, – говорит Джулиет, отскакивая назад, потому что желтый пес ощутимо тычет носом ей в руку.
– Заходи тогда. Да заткнитесь вы, или я вам головы снесу. Ты никак день похорон перепутала?
Джулиет покачивает головой, как будто сокрушается. Называет себя.
– Плохо. Меня Айло зовут.
Они обмениваются рукопожатием.
Айло – рослая, широкоплечая женщина, крупная, но не дряблая, с распущенными по плечам соломенно-седыми волосами. Голос у нее сильный, настойчивый, гортанный. Что это за акцент: немецкий, голландский, скандинавский?
– Проходи на кухню, садись. Не прибрано тут. Сейчас кофе подам.
Из окна в скошенном потолке на кухню льется яркий свет. Всюду громоздятся тарелки, стаканы, кастрюли. Пет и Корки послушно прибежали следом за Айло и принялись вылизывать сковороду с чем-то съестным, которую она поставила для них на пол.
За кухней – две ступеньки вверх – открывается затемненная, похожая на пещеру гостиная с набросанными на пол диванными подушками.
Айло придвигает стул:
– Вот, садись. Садись, кофе попей, перекуси.
– Это совсем необязательно, – говорит Джулиет.
– Ну как же. Кофе только-только заварен, а я за работой попью. И еды много осталось.
Вместе с кофе она ставит перед Джулиет кусок торта – ярко-зеленого, покрытого опавшими меренгами.
– С желе лайма, – уточняет она, не выказывая особого одобрения. – Может, на вкус и ничего. Или хочешь с ревенем?
– Все замечательно, – отвечает Джулиет.
– Тут еще прибираться и прибираться. После бдения порядок навела. Дальше – похороны. Теперь после похорон – снова уборка.
В ее голосе звучит неизбывная скорбь.
– Я сейчас вам помогу.
– Нет. Не надо, – говорит Айло. – Я уж тут все знаю.
Двигается она не быстро, но целенаправленно и с толком. (Такие женщины всегда отвергают твою помощь. Они тебя насквозь видят.) Вытирает тарелки, стаканы, ножи и вилки; то, что вытерто, убирает в шкафы и ящики. Чистит кастрюли и сковородки (в том числе и вылизанную собаками), погружая их в свежую мыльную воду, отскабливает столешницу, выжимает кухонные полотенца, как будто откручивает шеи курам. И разговаривает с Джулиет, которая отвечает через паузу.
– Ты подруга Энн? Давно ее знала?
– Нет.
– Нет. Я так и подумала. Молода еще. Так с чего ты надумала к ней на похороны ехать?
– Это не так, – говорит Джулиет. – Я не знала. Просто заглянула в гости. – Она пытается делать вид, что это блажь: как будто у нее масса друзей и ко всем можно заезжать когда угодно.
С завидной энергией и настырностью Айло драит кастрюлю, решив не отвечать на эту фразу. Заставляет Джулиет выждать, пока не будет начищена еще пара кастрюль, а потом изрекает:
– Приехала ты к Эрику. И дом нашла. Эрик живет здесь.
– А вы не здесь живете? – спрашивает Джулиет, как будто таким способом можно сменить тему.
