Он не заметил, как провел перед картиной с подсолнухами почти двадцать минут. Пожилую даму в пыльно-розовом старомодном платье с шляпкой в цвет наряду и маленькой белой сумочкой через плечо, которая стояла рядам все эти двадцать минут, он тоже не заметил.
– Красивая, неправда? – едва слышно произнесла она, что Крис даже на мгновение подумал, не показалось ли ему и ничего не ответил. Молчание ее ничуть не смутило, и она также тихо продолжила – это последние подсолнухи Винсента, что он мне написал.
«Так, окей дамочка, все с вами ясно…» – подумал Крис. Стоило ли после всего удивляться встречи с городской сумасшедшей, хоть и такой приличной, да и в таком культурном месте. Правда, действительно его удивило то, с какой нежностью она произнесла имя художника. Даже если старушка была не в себе и пребывала в нереальном мире, чувства к Ван Гогу были более чем реальны.
Снова воцарилась тишина. Крис уже посмотрел, увидел и понял для себя все, на что был способен в этой картине, но от чего-то не уходил. Они простояли так еще минуты две, после чего женщина в пыльно-розовом платье добровольно проиграла в игру «Море волнуется», подошла к картине вплотную, быстрым движением сунула руку за картину, выудила оттуда конверт, не выпуская его из рук вернулась, и как ни в чем не бывало встала рядом с опешившим Крисом.
– Вы свидетель или соучастник? – спросила она и пристально посмотрела ему в глаза.
«Нет, она точно не та, за кого я ее принял.»
– Н-не понял.
– По логике, все что тут находится, ошибочно принято считать имуществом музея. И вы бы могли пожаловаться сотруднику, что я забрала вот это, – она поднесла к лицу Криса желтый, конверт, которому на вскидку было не меньше пары веков. – Но это адресовано мне, и как следствие, принадлежит мне.
Она вскрыла конверт, достала оттуда сложенное на три части письмо, развернула и прочитала. Легкая мечтательная улыбка несколько раз посетила ее старое, но красивое лицо, и вслед за этим уступила место тоске. Ее немного влажные глаза посмотрели куда-то в сторону, в надежде найти хоть что-то, за что можно было бы зацепиться, чтобы удержать нестерпимую тяжесть, несколько раз моргнули и снова пристально посмотрели на Криса.
– Вы умеете хранить секреты, молодой человек?
– Я в этом мастер. – «особенно, когда ничего не понимаю», подумал он.
– Мы с Винсентом любовники. Да, знаю, в вашей голове сейчас «с тем самым?», «а как это возможно?», «вы что, сумасшедшая?», сразу отвечу: с тем самым, для любви нет ничего невозможного, а сумасшедшие те, кто считают иначе.
Крис молча слушал, сделал глубокий вдох, по мере наполнения легких воздухом, брови ползли все выше, в надежде их обладателю помочь понять и переварить полученную информацию.
– Допустим. Но в чем заключаются ваши отношения, как вы поддерживаете связь? Тем более господин Ван Гог уже давно как мертв. – он попробовал быть не предвзятым и рассудительным, на сколько это возможно.
– Как это в чем? В любви. А связь поддерживаем вот этим и вот этим всем. – сначала она подняла вверх конверт с письмом, а затем развела руками указывая как бы на весь зал с работами художника. – А Винсент, он не мертв. Вы знакомы с теорией относительности? Довольно сложно будет вам объяснить, если нет. Представьте, что прошлое, как и будущее не предопределено, и то, что было пять минут назад – это такой же набор миллионов возможностей, как и то, что будет через пять минут в будущем. И мой любимый жив, также как и я, нам просто не повезло оказаться в разное время и в разных местах.
