Въезжая в город каменно-бетонный.
Дома многоэтажные там все,
Как близнецы, в одеждах однотонных,
Невзрачных в свете солнечного дня
Стояли, словно школьники, рядами.
В свою семью Кирилл привёз меня:
К своей сестрёнке младшей, папе, маме.
И вот, на пятом верхнем этаже
Холодного на вид, чужого дома
Я, греясь, словно таяла уже
От тёплого сердечного приёма.
Знакомство продолжалось за столом:
Сестричка ходит в школу, мать – строитель…
Случайно взглядом встретилась с отцом –
«А папа по профессии – учитель». –
«Учитель?!» – будто задохнулась вдруг,
И звон в ушах, и лоб покрылся потом,
Биенье сердца и дрожанье рук,
И жар в груди, и потемнело что-то
В глазах совсем. Что дальше говорил
Сергей Петрович, я не понимала.
Меня мгновенно подхватил Кирилл,
И тут же я сознанье потеряла.
Он уложил меня в постель, и я
Неделю провалялась в лихорадке.
За мною вся кириллова семья
Ухаживала. Частые припадки
Истерики и изобилье слёз
(«Прости, Учитель!» – я в бреду кричала)
Всех очень беспокоили. Вопрос,
Что был поставлен с самого начала –
Не вызвать ли хорошего врача? –
Был сразу же закрыт с того момента,
Когда Кирилл признался: повстречал
И взял меня без всяких документов.
Я паспорт новый выправить смогла,
Когда с болезнью справилась едва лишь.
И в школу я уборщицей пошла.
Техничкой эту «должность» называли.
Работалось мне там не тяжело.
Я очень не хотела быть обузой
Тем, кто меня своих сердец теплом
Согрели. И одели, и обули.
Старалась быть полезной, чем могла:
Помыть полы, убрать-прибрать в квартире.
Мне нравились домашние дела.
И жили мы в согласии и мире.
Какие затевали вечера,
Когда Кирилл из рейса возвращался,
Мать, Вера Львовна, Ниночка, сестра!
Сергей Петрович присоединялся.
Он был семьи главою и душой,
И человеком истинной культуры,
Язык французский знал он хорошо,
А был учителем литературы.
Он наизусть нам Пушкина читал,
Бодлера по-французски и Верлена,
И хоть язык никто не понимал,
Волной от сердца к сердцу вдохновенно
Передаётся мысль живая. Вот
Уже с улыбкою на папу, маму Нина
Глядит, встаёт, торжественно идёт
И открывает крышку пианино.
Играет Ниночка, поёт романс
Сергей Петрович, нежно и любовно
Взирая на жену: «Я встретил Вас»,
И вот уже из кухни Вера Львовна
Несёт к столу дымящийся пирог,
Кирилл же, с юмора присущим чувством,
Тогда шутил: «Ну вот, дождаться смог
Шедевра настоящего искусства».
Но завершались чудо-вечера…
Когда же ночью я в своей постели
Заснуть пыталась, – новая игра
Тут начиналась: появлялись тени.
О! Это был театр! Театр теней:
Сначала мама Варя с постоянным
В глазах укором, ну а рядом с ней
Всегда стояла бабушка Ульяна.
И москвичи, сплошные москвичи,
И почтальон с конвертом: «Получите!»
Ах, кто невыносимо так кричит?
А вот Учитель… «Погоди, Учитель!»
Но он уже растаял в облаках,
И снова – тени вереницей длинной,
Галина с мёртвым сыном на руках,
И этот крик, истошный крик Галины!
Я о своих виденьях по ночам
Наутро никому не говорила.
Я много раз зайти пыталась в храм,
Но лишь рука ложится на перила
Церковной лестницы – остановлюсь
И чувствую: не слушаются ноги.
Ну, мытаря молитвой помолюсь
И постою немного на пороге.
Прошла зима. И раннею весной
Кирилл, из дальнего вернувшись рейса,
Сказал, краснея: «Будь моей женой.
Люблю тебя давно». – «Кирилл, не смейся.
Ну что за шутки? Я – твоя жена?
Тебе же я призналась откровенно:
Я сердцем и душою холодна,
Уже давно в моих струится венах
Та колдовская горькая вода,
И кровь моя перемешалась с нею.
