– Ты любишь меня? – Нет. – Ни капельки? – Ну, каплю. Может, две. – Не можешь сказать, что любишь. – Врать? – Ну и что. – Не хочу… У меня к тебе родное чувство. Мне с тобой спокойно и хорошо. Мне еще ни с кем так не было. Разве этого мало? А ты – любишь меня? – Я ни кого не люблю. – Ну вот и вся твоя любовь. Резко вспыхивает и быстро гаснет. Зависит от слов и настроений… Мое чувство, как было к тебе, так и осталось. Оно не зависит от ситуаций. Оно глубокое… Любишь меня? – Нет. – Ты сама во всем виновата. Ты не даешь себя полюбить. Лишь только к тебе проникнешься, привяжешься душой, ты, раз – очередной каприз. Где крепче сшито, там больнее рвется. А я не хочу боли. Поэтому я не хочу к тебе привыкать. Ты даже не замечаешь, что каждый день я слышу от тебя о твоем бывшем. Ты сама во всем виновата..
Закрыты шторы. Там – за окном золотит солнце улицы, дома, людей. Голубое разлилось до бескрайности небо. Здесь тень. Она у родителей.. Где-то думает, может, обо мне (как она говорит). Я пью водку с другом.
Месяц шепелявый облаком блестит. Никто нас не обманет, кроме нас…
Говорили. Говорили. Я: Жизнь любит жить. Всё – Жизнь – Любовь. Он ушел. Я – один.
Где она? Не со мной. Нет её? Нет – она где-то. Не со мной. Но помню. Знаю. Чувствую. Значит есть она и во мне. Значит я – не один. Может, и весь мир во мне?..
Мысли, как рыбы, плывут гонимые течением. В воде. В водах. В прозрачности. Идут на нерест. Где они родились? Где родили? Кто она? Во мне? Но кто я? Есть лишь мысль, в которой представление обо мне представляет её. Кто она? – представление представления. Мысль о мысли, рожденная – рождающая – мысль мысли… Моё представление обо мне представляет её. Её представление о себе представляет меня. Наши представления разные. Но, когда мы встречаемся, то забываем об этой иллюзорности, и принимаем всё как настоящее, как правду. Какие мы без представлений? Никакие?..
Антон Львович всё пытался заснуть. И в полудреме всё казалось ему умозрительным: он, она – зримые мысли мыслей о мыслях… Но уже Темнота залила всё черным. Уже не видно ничего…
Подходит весна. Вокруг очарованость.
Пробуждение и очарование.
Ярко светит солнце.
Просыпаются, зеленеют деревья.
Бегают собачки по серому асфальту.
Свистят птички.
В воздухе возбужденность и ожидание расцвета.
Его бесит до дрожи её приказной тон: « Чтоб больше его здесь не было! Хватит этих пьянок!» Её – его «хамство»: « Тебя никто не просил сюда приезжать. Я тебя не звал. Ты сама поселилась. Мне к черту не нужно, чтобы кто-то вмешивался в мою жизнь…» Его доводят её обиды на двое суток: пустой взгляд, молчание. Он хочет избавиться от присутствия её обиды, стянуть её, налипшую на него – делает вид, что ему все равно; шутит, иронизирует – пытается отстраниться от обиженного себя, обиженной её – хочет своей клоунадой вывести её из оцепенения, снять давящий на обоих груз пустоты. Но когда она оттаивает, просит прощение, целует, ласкается – ему становится тошно от собственной обиды, хлынувшей к горлу.
– Хочешь пирожное? – Нет. – Точно не хочешь? – Ты же знаешь, что я их не ем… Дай укусить. – Ты же сказала, что не будешь. – А тебе жалко? Как я не переношу твою жадность! – При чем здесь жадность. Просто, ты сказала, что не будешь. Может, пойти купить? – Не надо. – На, бери. – Не хочу. – О, господи. Слушай, на, бери… Прекрасно. Съела почти все, и весь крем… – Когда ты наконец прекратишь быть жадным. Это просто невыносимо. – Да при чем здесь жадность. Я тебя спросил, – будешь? Ты ответила, – нет. Я тебя еще раз спросил. Нет. Я рассчитывал всё его съесть. Потому и покупал не два, не полтора. Можно было вернуться и купить еще. Но ты опять сказала, что не будешь. А теперь, когда я хотел съесть всё пирожное, я получаю огрызок без крема. – Как я тебя ненавижу. – Ну, и куда ты пошла… Ну и вали. Мне не хватало еще твоих капризов. Баба с возу – коню легче. К черту всё!..
