– Почему это я вам должен?
– Уважаемая, – Седой обратился к Рябой, – вы-то, я надеюсь, понимаете, почему он мне должен?
– Конечно, понимаю. Пусть и не своими руками, а свинью вашу заколол. Она ж после зимы наверняка тощая была. Такой долго сыт не будешь. А теперь еще и стребовать чего-то хочет. Нахал.
– Что!?
Кузнец хотел было нагнуться за штанами, но от возмущения об этом позабыл. Волосики на его ногах встали дыбом. На манер недовольной кошки, он ощетинился ими на обидчиков.
– Да она мне кур погрызла!
– Ты себя-то слышишь? – хохотнула Рябая. – Кур, говорит, погрызла. Свинья. Кур. Погрызла. Да ты же алкаш! Об этом все знают.
– Я!? Алкаш!?
– Конечно алкаш. Примерещилось чего-то с пьяных глаз, так ты и бросился к ратникам за помощью, – она сплюнула. – Тьфу. Алкаш, так еще и трус.
Чуть-чуть потеплело. Подул легкий ветерок. Где-то в вышине закрякали утки. Первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев, а по ляжке Кузнеца пробежала капелька росы.
– Да, – разорвал молчание Седой, – действительно алкаш. Я тоже об этом слышал.
– Да я же вообще не пью!
– Это что же? Зря, получается, люди говорят?
– Да кто говорит-то!?
– Да вот хотя бы она, – Седой указал на Рябую.
– Я ее первый раз в жизни вижу!
– А она, тем не менее, уже наслышана о том, что ты алкаш.
– Да я… да вы… да раз у вас такая свинья, то вы наверняка колдун!
Рябая смекнула, что при недостатке у Кузнеца перегара вся ее выдумка шла прахом. А вот он-то нащупал именно то место, в которое бить можно и нужно. Она уже почти раскрыла рот, чтобы поддержать его.
– А ваш сын ворюга!
Далее все разговаривали одновременно и так же одновременно утихли.
Из-за угла, что вел на ремесленную улицу, появился всадник. Он пронесся по пустой дороге, подъехал к воротам рябинового кремля и неуверенно спешился.
Оставшись без ездока, его лошадка тут же легла на спину. Она сладко потянулась всем телом и уснула, устремив ноги к небу.
Последнее время животные в Старом Пороге вели себя очень странно.
Всадник был одет в тулуп, накинутый поверх разорванного тряпья. Он был вонюч, бледен и весьма одноух. Его сильно мотало из стороны в сторону. Обычно такая раскачивающаяся походка наблюдается у рыбаков, которых из-за шторма несколько дней помотало по озеру.
Всадник выдернул из-под храпящей лошади дорожную сумку. Он крепко выругался и побрел к той самой маленькой дверце, которая находилась по левую сторону от главных ворот кремля.
– Добрый человек, тут вообще-то очередь, – начала было Рябая, но смолкла под взглядом всадника.
В том взгляде ужились две крайности. Одна из них была спокойна, дружелюбна и близка к пониманию всего и вся в этом мире. Вторая же крайность не видела ничего дурного в том, чтобы попытаться поймать молнию, замешать в тесто навоза или просто-напросто обглодать кому-нибудь лицо.
– Мне к Бажену Неждановичу, – сказал мужчина. – Срочно.
Спорить никто не решился.
Минула четверть часа.
– Я хочу домой, – заныл Засранец.
– Я не могу больше ждать. Мне скоро на работу. Я же кузнец! – сказал Кузнец.
– Эх. Пропустили вперед алкаша на свою голову, – посетовала Рябая.
– Так! Довольно уже. Я сейчас пойду и все им выскажу! – решился Седой. – Сколько можно нас держать подле дверей, как каких-то холопов? Совсем обнаглели!
И Седой пошел. И с каждым шагом его уверенность таяла, словно снежок на сковородке. Такое частенько случается. Праведный гнев может легко обернуться в виноватую мямлю, которая просто проходила мимо и, в общем-то, никого не хотела беспокоить.
