Белград - страница 6
Аня тогда впервые подумала: а на что она будет жить, если они разойдутся? Вернется к матери в Серпухов? Выслушивать, что нечего было соваться в Москву? Стоп. С чего мысль о разрыве заползла ей в голову? Руслан налево никогда не ходил. Заботится как может. Но мысль уже засела в голове.
– Ну-у-у… – ответила ему Аня. – Я еще не готова вот так уйти.
Руслан промолчал, а она сама не поняла, сказала про работу или про их совместную жизнь.
Когда ноги согрелись, Аня высвободилась из кокона, пошла на кухню, уселась за стол, открыла ноутбук. Хотя бы понять, какие проекты поручили. Время до среды пролетит быстро.
И в первом же письме – задание опять потональникам. Подборка кремов с фотографиями. Женщины среднего возраста. Крупные планы. Посыл кампании – новогодний: «Сделайте своему лицу подарок». Дальше был комментарий от Карины, что слоган стоит переформулировать. Еще бы.
Аня закрыла ноутбук. Деликатно, словно тот уже упрашивал остаться и поработать. Тренькнул телефон – сообщение от Руслана: просит поменять деньги, купить еды и приехать к нему в офис на вечерние посиделки: «Представлю тебя народу».
Ключ от квартиры нашла на узкой полке в прихожей. Из-под него торчало двести евро.
На остекленном фасаде суда проступила алая полоса заката, свет стал мертвенным, сумеречно-сизым.
Аня долго копалась в чемодане: вся одежда – жеваная, мятая. Джинсы еще ничего, а вот свитер в таком виде не наденешь. Заглянула в кухонный мрачный шкаф в поисках утюга. Особо даже не шарила. Не увидела – и с резким скрипом запечатала дверцами черноту, пахну́вшую отсырелой пылью. В спальне белый, новенький шкаф-купе был пустым. Незаселенным. Как дом, где вечером горит лишь пара окон. Руслан занял всего две полки: выложил футболки с трусами, джинсы, худи. Ни утюга, ни гладильной доски – лишь постукивают пустые вешалки на штанге.
Аня долго стояла под душем, согреваясь, собираясь с силами. Да и свитер заодно разгладится под паром. Дома, собираясь, прощаясь со знакомыми, она была бодрее. Здесь даже простые дела давались трудно. Акклиматизация?
Оделась, не спеша оттерла с плиты присохший кофе.
На входной двери не оказалось привычной защелки: она открывалась ключом изнутри и снаружи. Аня сделала пару чавкнувших оборотов вперед и назад: убедиться, что всё правда работает. Что она сможет вернуться. Не доверяя белградским +15 °C в декабре, накинула на свитер пуховик.
Тут рано темнеет, думала она, спускаясь по лестнице. В Москве пять, здесь всего три – и уже закат.
На улице ей сразу стало жарко, вроде как в апреле по зимней привычке накутаешься, выйдешь – и сваришься. Но возвращаться не хотелось. Расстегнула молнию, прошла мимо здания суда к проспекту Теслы – и тут на нее пахну́ло ледяным ветром. Просквозило. Закашлялась, запахнула пуховик.
Большак, в отличие от московских, звучавших, когда машины разгоняются, будто резко сдернутый пластырь, лишь тихо шипел. Показался Дунай: блеснул ртутной водой, почти не отражавшей берегов. Аню отделяли от реки лишь длинная серая гостиница «Югославия» и ряд кафешек на набережной. Перебежала дорогу, забыв про светофоры. Машины сигналили, тормозили с визгом.
Кафешки оказались дебаркадерами, стояли прямо на воде. К ним с набережной вели мостки, одни – прочные, основательные, иные – наспех смастряченные. Свет на дебаркадерах не горел. Под мостками сбился в плавучие островки пестрый мусор. Барки заслонили весь вид на реку. Аня прошла вперед. Одно плавучее кафе было низким и кривобоким, с окном почти на крыше. Приблизившись, Аня поняла, что дебаркадер попросту затонул. Потому и вывернулся окном в небо, погрузив часть кровли в воду. Осиротевший мосток торчал над прибрежной прошлогодней листвой. Течение здесь было сильнее, вымывало мусор. Аня, наконец, разглядела Дунай. Вместо синего простора крупнейшей реки Европы – поток тяжелой жидкости, пахнущий тиной. Дунай равнодушно нес мимо Ани ветки и островки мутного пластика. На канистре проплыла чайка, застывшая в профиль, будто ее фотографировали. На том берегу реки – мелколесье. Бурое, безлистное.