«Я глубоко опечалена, услышав такие новости о ваших родителях», – грустно сказала Анна.
Петр серьезно кивнул, но продолжал пробираться сквозь этот лабиринт приличий и деликатности: «Могу ли я поинтересоваться… что побудило моего отца заинтересоваться вами?»
Ее лицо на мгновение омрачилось, как будто она вспомнила горько-сладкие воспоминания, давно похороненные под слоями времени и обстоятельств.
«Ваша семья погрязла в значительных долгах, – осторожно начала она, но решительно продолжила, – и хотя поначалу я не знала, что существует другая женщина, которой он дорожил… когда узнала о вашей ситуации, – Анна задумчиво помолчала, внимательно изучая его реакцию, – мое сердце сжалилось над всеми вами».
Внезапная волна отвращения захлестнула Петра при этих словах – ибо как можно испытывать сострадание к тем, кто попал в такие сети? Казалось невозможным, что кто-то может испытывать привязанность к кому-то настолько погрязшему в безумии, однако доброта Анны манила его ближе, как мотыльков, слетающихся на пламя.
«Вы обладаете большой эмпатией», – неохотно сказал он на фоне растущего внутри него конфликта между восхищением и презрением к этому незнакомцу, который пробудил в нем столько эмоций, не желая причинить никакого вреда.
«Я просто стремлюсь к пониманию». Затем ее улыбка вернулась – такая же лучезарная, как весна после жестоких тисков зимы, – и в этом было что-то бесспорно пленительное в ее духе, что вызвало искры за тусклыми гранями, окружавшими сердце Петра с тех пор, как недавно случилась трагедия; возможно, даже надежда слабо мерцала среди отчаяния, притаившегося слишком близко.
Однако прагматизм взял верх над сентиментальностью, когда необходимость снова подняла голову: «Мадемуазель Роше, – начал Петр нерешительно, но, тем не менее, решительно … – Могу ли я еще раз воспользоваться вашим великодушием? Вы не могли бы дать мне пару рублей в долг?»
Анна смотрела на него насмешливо, но все же тепло, отвечая достаточно просто: «Конечно.»
Она достала несколько банкнот из богато украшенного деревянного комода поблизости – валюта поблескивала на ткани, смягчая тени на поверхностях вокруг них – как будто сама фортуна тесно обнимала их здесь, вместе, под тусклым светом, проникающим сквозь искусно выполненные узоры драпировки над головой, открывая проблески за пределами обыденного существования, скрытые за стенами, надежно удерживающие их вместе, теперь даже ненадолго окруженные тишиной, без шума или помех, присутствующих где-либо еще, кроме, возможно, облаков, лениво плывущих над головой, высоко над парящими зданиями, набирающих обороты навстречу завтрашнему дню, ожидающих авантюристов, ищущих новые горизонты впереди, постоянно движущихся вперед, всегда вперед, всегда вперед, никогда не оборачиваясь назад, уверенно, твердо направленный вперед, каждый сделанный шаг, решительно смелый, мужественно живой, полностью пробужденный, полностью осознающий, каждый вдох, резонирующий смысл, полностью постигнутый, полностью окутывающий души, переплетающийся, делящийся секретами, глубоко хранимыми давным-давно, терпеливо балансирующий, мягко расправляющий крылья, широко распахивающий возможности, бесконечные, безграничные, сияющие, ярко освещающие пути, невиданные, ранее пройденные в одиночку, одинокие путешествия, потерянные, забытые, поблекшие воспоминания возрождаются заново, родственные души неожиданно встречаются, укрепляя узы, которые со временем становятся прочнее, соединяя сердца, несломленные, стойкие, непоколебимые, вечно лелеемые во веки веков.
