– Правда. Скорей! Что ты хочешь сказать?
Приложила голову, будто слушая его сердце. Молчала.
– А ты долго будешь меня любить?
– Всегда.
– И никогда не…
– Никогда.
– Смотри же…
И они замолчали оба.
– Паспорт у тебя с собой? – спросила вдруг, строго и прямо посмотрев.
– Нет… А что?
– Ничего. За паспортом зайдем. Вот, смотри.
На ее маленькой ладони лежали два тяжелых золотых кольца.
– Это бабушка нам. Это ее с дедушкой кольца. Подставь-ка палец. Федор Иванович, я тебя страшно, больше жизни люблю и избираю своим мужем. На всю жизнь. Если бы тебя не было, у меня, наверно, не было бы больше никого…
Она даже шмыгнула носом и, сняв очки, вытерла лицо о рубашку.
– И ты мне надень. Вот на этот палец. Вот так. До конца надевай. Поцелуй меня. Молодые, поздравьте друг друга, – вспомнила она чьи-то официальные слова и засмеялась, опять шмыгнув носом. – Ах, Федька, Федька, не мешай, дай я выплачусь. Я не могу остановиться…
Она даже взвыла слегка, усмешка на этот раз не получилась, и она зарылась лицом в его рубашку и зашмыгала, ударяя его кулачками в грудь.
Долго они так стояли около чашек Петри, слегка качаясь, постепенно приходя в себя. Потом умылись оба над большой эмалированной кюветой, вытерлись платками.
– Ну что, пойдем? – спросила она.
– Куда?
– Как – куда? В загс!
Они бегом полетели одеваться, выбежали, как школьники на перемену, из домика на чуть подмерзшую грязь. Лена была в коротеньком – выше колен – каракулевом пальто – бабушка перешила для нее свое – и в тонком шерстяном платке цвета жирного красного борща, посыпанного мелкой зеленью. Федор Иванович хотел покрепче схватить ее под руку, но по ее лицу, рукам тут же пробежал строгий иероглиф: «Подождем с обнародованием наших отношений». И молча пошли рядом.
– Значит, бабушка разрешила? – спросил он.
– Бабушка приказала! Бабушка мне выговор закатила за тебя! Строго велела немедленно жениться!
Пройдя через парк, они зашли к Федору Ивановичу за паспортом и быстро, весело зашагали через поле, по Советской улице и переулкам – и к райисполкому. Лена уже знала весь путь. Проведя его по длинному коридору первого этажа, сказала: «Вот здесь», и они умолкли перед запертой дверью, на которой была приколота бумажка: «15 и 16 апреля отдел не работает».
– Ну и ладно, – сказала она, помолчав. – Ну и пусть.
– Отложим? – тихо спросил он.
– Нет, зачем… Пойдем жить ко мне. Там все готово.
– А бабушка?
– Бабушка вчера благословила меня и уехала в другой город. А потом она осторожно вернется.
И они неторопливо побрели обратно. Оба чувствовали некоторое беспокойство. Сунув руку глубоко в карман его пальто, Лена то и дело толкала его, толкала и притягивала, держась за этот карман.
– Жениться официально нам нельзя, – вдруг загадочно проговорила она. – Нельзя жениться. Ты мне не веришь.
«Да, – подумал Федор Иванович. – Нет, не „не верю“, а знаю, что у тебя есть какая-то начиночка». И промолчал в ответ на ее вынуждающее молчание.
– Во-от. Нельзя. А что мы идем ко мне – это я беру целиком на себя.
И, посмотрев на него, она кивнула выразительно: «Понимай как хочешь». Он не сказал ничего.
– Что загс? – Она толкнула его и притянула. – Тебе я, конечно, тоже не верю. Я знаю, что ты – Федор Иванович. И беру тебя без гарантий закона. Беритя и вы меня безо всяких гарантий. Беретя? Что это у вас? – Она достала из его кармана картонный коробок.
– Скрепки, – сказал он.
