– Мне рассказывал один матрос, что акулы иногда целыми неделями любят плыть за кораблём! – наконец сказал Билл, устало залезая под остывшее одеяло после одного из таких походов к костру, – Эти поганые волчары – просто какие-то сухопутные акулы! Они знают прекрасно, что делают, и преследуют нас не из чистого моциона! Чуют что-то! Генри! Мы им не попадёмся в пасть, как думаешь? Я что-то упал духом! Чую, съедят они нас, съедят!
– Тебе конец, братан! Ты кончен, только заговорив об этом! Прекрати! – попытался заткнуть погребальные речи напарника Генри, – Знай, порки боишься, считай тебя уже выпороли, а если видишь себя в зубах волков – ты уже там!
– Они и не таких ушляков угомонили! – прошептал Билл.
– Кончай скулить, сопляк чёртов! Сил моих нет слушать тебя!
Генри с шумом перевернулся на другой бок, тревожно осознавая, что Билл молчит и больше ничего не говорит. Это был плохой знак, совершенно на него не похоже! Он всегда разъярялся, когда они вздорили о всяких пустяках. Прежде чем Генри снова удалось заснуть, он долго томительно раздумывал над этим, ворочаясь, но скоро его глаза слиплись и последней его мыслью его было: «Что-то захандрил Билл! Завтра надо заняться им! Взбодрить его чем-нибудь!»
Глава III. ГОЛОДНЫЙ ВОПЛЬ
Следующий день начинался, как могло сначала показаться, довольно удачно. Радоваться было чему. На сей раз за ночь не пропало ни одной собаки и после завтрака Билл и Генри боевито двинулись в путь среди кромешного холодного безмолвия и мрака. Билл как будто не вспоминал о своих вчерашних дурных предчувствиях, и даже стал шутливо играть с собаками после того, как они опрокинули на одном из поворотов сани в снег. Всё смешалось в кучу малу. Сани перевернулись и застряли между елью и огромным валуном, и чтобы распутать этот клубок, пришлось выпрягать собак. И в тот момент, когда Билл и Гарри взялись с одной стороны за сани, собираясь перевернуть их, краем глаза Генри увидел, что Одноух припустил в лес.
– Стоять, Одноух! Стоять! – закричал он, вскакивая с колен и горестно бросая последний взгляд вслед убегающей собаке.
Но услышав грозные призывы хозяина, Одноухий запетлял и, оглядываясь и поджав хвост, ещё стремительнее припустил от саней. Сзади него по снегу волочились постромки.
А там, вдали, на только что проложенной колее, недвижная, его ждала волчица. Приблизившийсь к ней, Одноух замедлился, навострил уши, медленно подскочил к ней и замер. Его настороженный взгляд сосредоточился на ней, это был недоверчивый, но вожделеющий взор. Волчица смотрела на него, оскалившись, сверкая белыми клыками, как будто улыбаясь своей завлекающей улыбкой, а потом стала игриво подпрыгивать вокруг него. Вдруг она застыла. Одноух сделал ещё пару шагов и ещё ближе подскочил к ней, с ещё опасливым видом, но уже задирая нос и всё сильнее задирая голову и ещё более навострив уши. Он пытался обнюхать её, но она отпрянула, продолжая нежно заигрывать с ним. На каждый его шаг следовал её шаг назад. Незаметно, шаг за шагов, Одноух всё больше вовлекался в эту опасную игру, всё дальше отрывался от своих единственных защитников -Генри и Билла. В какое-то мгновение сознание Одноуха как будто коснулось смутное опасение. Он отпрянул головой и стал смотреть на перевёрнутые сани, на своих впряжённых товарищей по упряжке и на людей, что-то кричащих ему вслед. Но будто почувствовав коснувшиеся Одноуха сомнения, волчица одним движением развеяла его тревогу – подскочила у нему и ласково ткнулась ему в морду носом, а потом, виляя хвостом, стала игриво отходить всё дальше по в лес.
