и глухо гудящих гонгов…
Я умираю!
Николас Гильен. «Баллада о двух предках»
Исторический роман о царском арапе по многим аспектам относится к большой и сложной теме, которую коротко можно назвать так: Пушкин и Африка. Вопрос об ориенталистских интересах поэта привлекает в последние годы все более пристальное внимание исследователей83.
Плодотворно разрабатывающий проблему концепции Востока в творчестве Пушкина нижегородский филолог с замечательной пушкинской фамилией – Д.И. Белкин84 выделяет – достаточно, конечно, условно – девять восточных регионов, которые в разные периоды привлекали внимание поэта: Пушкин и русский Восток; Пушкин в работе над образом африканца Ибрагима Ганнибала; Пушкин и библейский Восток; арабский Восток в стихах Пушкина; тема Турции в творчестве Пушкина; пушкинские строки о Персии; индийские мотивы в творчестве Пушкина; Пушкин и культура Китая; книги о Монголии в библиотеке Пушкина85. (В этой классификации исследователь следует за Валерием Брюсовым, указавшим при издании в 1919 году сборника «А.С. Пушкин. Песни и стихотворения разных народов» ориентальные регионы в пушкинском творчестве. В комментариях к этому сборнику В. Брюсов отмечал, что в творчестве Пушкина «можно было обозревать всю историю человечества, весь цикл разноязычных литератур».)
Тема Африки постоянно присутствует в творчестве Пушкина. «Арапов черный рой» возникает уже на страницах «Руслана и Людмилы», негры и арапы фигурируют во многих стихотворных и прозаических произведениях разных лет. В одном из вариантов «Осени» (1833) так описано творческое вдохновение поэта:
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей,
Стальные рыцари, угрюмые султаны,
Монахи, карлики, арапские цари… (III, 917)
Стремление ассоциировать себя с далекой экзотической родиной предков удивительно емко отразилось в пушкинской формуле Моя Африка.
«Природа Африки моей // Его в день гнева породила» (III, 693) – так записан вариант строфы знаменитого «Анчара». В годы южной ссылки Пушкин думает о своем побеге:
И средь полуденных зыбей
Под небом Африки моей
Вздыхать о сумрачной России. (III, 26)
С легкой руки Пушкина это дерзкое присвоение стран и континентов – «моя Африка» – стало крылатым. Первым отозвался М.Лермонтов («В горах Шотландии моей…»)86. Спустя столетие В.Набоков надумал
В горах Америки моей
Вздыхать по северной России
87…
А в самом начале ХХ века другой русский поэт завоевал право сказать «Моя Африка». Этим поэтом был Николай Гумилев, совершивший три путешествия в глубь Черного континента, в Эфиопию:
Оглушенная ревом и топотом,
Облаченная в пламень и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы
88.
«Моя Африка» – назвал Б. Корнилов свою поэму об африканце Вилане, красном командире, участнике гражданской войны в России.
«Моя Африка» – мог бы сказать знаменитый английский актер и писатель Питер Устинов, один из прадедов которого – эфиоп – «боролся за власть в Аддис-Абебе», а другой – «родился в 1730 году благочестивым саратовским помещиком»89.
«Моя Африка» – говорил Пушкин, как мы сегодня говорим «Мой Пушкин». Именно так – «Мой Пушкин» – назвали свои книги В. Брюсов и М. Цветаева. Кое-кто иронизировал по сему поводу (нашлись, мол, собственники!). А в этом, наверное, просто очень личное отношение к Пушкину. Просто любовь. И желание отобрать его у того, кто первым произнес «Мой Пушкин» – вспомним слова Николая I после аудиенции в Чудовом дворце Московского Кремля 8 сентября 1826 года: «Ну, теперь не прежний Пушкин, а мой Пушкин!».
