— Да, помнишь, я говорила тебе о нём? — Я только сейчас припоминаю, что вскользь упоминала Роберту про Конни в день помолвки. — Работали вместе. Ничего личного.
— Я так и подумал, ну что между вами может быть общего? — Роберт подхватывает мою руку, целует кончики пальцев и откидывается на спинку кресла. — Он тебе скорее в отцы годится.
Эдвард пуляет гневный взгляд в сына. Роберт ревнив и теперь постоянно задевает его из-за нашей интрижки в России.
— Дело даже не в возрасте, — я притворно зеваю, прикрыв рот рукой. — Худосочные блондинки не в его вкусе.
— Не хитри, Джулия, — хмурится Эдвард. — Видно без лупы, что этот человек до сих пор влюблен в тебя. Ставлю сто против одного, что и ты была к нему неравнодушна.
— Я никогда не любила Конни. А он… Он хотел большего. Его всю жизнь куда-то несло. И, честно говоря, за два года я устала и от него, и его сумасшедших идей, — меня напрягает спокойствие Роберта, и я льну к его плечу. — Львенок, ты сердишься на меня?
— За что? За шлейф из покинутых мужчин? — усмехается Роберт с досадой в голосе. — Не сержусь. Просто уже боюсь совершить какую-нибудь непростительную ошибку и оказаться в их списке.
— Не говори так.
— Ладно, — он треплет меня по коленке, — я понимаю, тебе, наверное, самой эта встреча, как чайке педали. Ты в норме?
— В норме жизни, — вздох облегчения вырывается из моей груди. — Но адреналинчику хапнула. Мне теперь много не надо.
— Если честно, я тоже. Но немного раньше. В аэропорту питерском.
— А ты-то с чего? — понимаю, что сейчас мне прилетит за Санечку Громова.
— Я впервые усомнился в Сане. Мне показалось или он уговаривал тебя остаться? Я уверен в тебе на все сто, но все равно напрягся.
Я загадочно улыбаюсь, что ещё остаётся делать. Было дело. Закрываю глаза и кляну себя за то, что не проспала до Лондона летаргическим сном.
— Я угадал? Он пытался? — вся вальяжность слетает с Роберта в момент. — Я укушу тебя сейчас. Колись, давай, раз начала.
— Что я начала? — возмущаюсь я, но сегодня из меня актриса никакая. — Если мне не изменяет память, я не произнесла ни слова.
— У тебя на лице всё написано.
— Нет, Роб, — тайну неясных и для меня отношений решаю оставить при себе. — Малыш, действительно, и твой, а теперь и мой хороший друг. Он не пытался меня удержать, мы прощались. Навсегда. К тому же это была бы попытка остановить взлетающий самолет сачком для бабочек.
— И всё-таки он пытался.
Эдвард сидит с видом погруженного в чтение человека. Уголки его губ подрагивают, и краем глаза он явно наблюдает за нами. Наконец, он не выдерживает и заливается звонким смехом, закрыв лицо журналом.
— Очень смешно, — ворчит Роберт.
— До этой поездки, я считал, что у тебя чисто английский темперамент, — Эдвард суёт журнал в сетку стоящего впереди кресла. — Но, честно говоря, уже пытаюсь вспомнить, не было ли у нас в роду итальянцев.
— Это явно русская кровушка взыграла, — я призываю самообладание и думаю, как уже переключить разговор со своей персоны. — Есть одна притча…
— Джу у нас еще и сказочница, — кивает Роберт отцу. — Не заскучаем с ней.
— Мне с Джулией не скучно, даже если она просто молчит, — Эдвард подпирает щёку рукой и замирает в ожидании.
Я смотрю в иллюминатор на вспененные белоснежные облака, собираясь с мыслями и поворачиваюсь к Фарреллам.
— Однажды два монаха возвращались в свой монастырь. Их путь лежал через небольшой ручей. На берегу они встретили красивую девушку, которая боялась замочить сарафан. Тогда один монах подхватил ее и перенёс на другую сторону, затем невозмутимо продолжил свой путь, перебирая четки. И только у ворот монастыря его спутник не выдержал и спросил: «А как Господь посмотрит на твой поступок, мы ведь дали обет не прикасаться к женщине?» Монах прищурил глаза и, глядя вдаль, произнёс: «Брат мой, обрати свой взор к себе. Ту женщину я давно оставил у ручья, а ты несёшь до сих пор».
