- Слушай, - понижает Юля голос, - а ты не хитришь? Мне можешь признаться: таблетки пьешь, да? Ну, чтобы не залететь. А мужу свистишь, что не получается.
- Нет, Юль, я и правда не могу, - машинально оглаживаю ноющий в последние дни живот. – Может, врачи что-то напутали, и я бесплодна. Или дело в самом Тимуре, хотя у него уже есть ребенок. Но вдруг он чем-то болел, и стал бесплодным… не знаю, но проверяться он отказывается.
И гонит меня на гормональную терапию, благо все врачи, слыша об этом, крутят у виска.
- Дела, - тянет моя верная слушательница, с жадностью глядя на мое яблоко, которое я отдавать не собираюсь. – А с этим, с Рустамом ты… хмм… защищалась?
- Вроде да, - смущаюсь от этого вопроса, но затем приходит чувство сильнее, чем смущение – страх. – Надеюсь, он предпринял меры. Очень надеюсь!
Не хватало еще чем-нибудь заболеть для полного счастья.
Внеплановая беременность мне точно не грозит.
- Эх, жаль ты не сфотографировала его, - подруга встает, обиженно наблюдая, с каким аппетитом я вгрызаюсь в желтое, сочное яблоко. – Люблю высоких брюнетов.
- А я не люблю, - отрезаю, и встаю со стула.
Пора на занятия.
3. ГЛАВА 2
РАТМИР
Горькая девочка со вкусом ягод на губах – вот она какая, оказывается. Могу понять, что нашел в ней отец.
Печаль синих глаз.
Надежду легкой улыбки.
Она ушла, пока я делал вид, что сплю. Торопливо собралась, стараясь не шуметь, но я услышал, как птичка вылетела…
Пусть летит!
Я знаю, где ее клетка.
- Как мать? – дед сидит, прислонив трость к своему любимому креслу, и буравит меня фамильным тяжелым взглядом. – До сих пор страдает?
- Страдает.
- Бабам лишь повод дай пострадать. И нашла из-за кого – из-за моего сынка, - дед сплевывает на пол.
В других эта привычка раздражает, но не в нем. Пожалуй, за всю жизнь я только его и мать любил. И отца, будучи совсем мелким, пока не понял, что сыном он меня не считает.
- Мама любит его. Больной любовью, одержимой, - неприятно об этом говорить, но и молчать тяжело. – Она меня с ума сводит. Нашла бы уже кого-нибудь другого, и перестала хоронить себя заживо.
Смотреть противно, как она по отцу убивается: не уважал никогда, не любил, женой не сделал. Просто ведь время проводил с ней все эти годы, а как надоела – ушел.
Выкинул, как износившуюся вещь.
И самое отвратительное: захоти отец обратно к ней вернуться – приняла бы обратно. После всего, что было, приняла бы…
- Оставь Лиану в покое. Лезть в бабскую голову себе дороже, - отмахивается дед. – А с отцом бы тебе примириться, ты у него один.
Надолго ли?
Вика – горькая девочка со вкусом ягод на губах. Ей двадцать, и она здорова. Родит отцу хоть десять детей… если я не обрадую семейство «верностью» молодой жены. Жаль, на камеру не заснял, но я до мелочей ее запомнил: шрам на бедре, три родинки на животе…
… дрожащие от испуганного наслаждения губы, и длинные ресницы, прикрывающие синеву глаз.
- Он меня не примет, - просто говорю я, ведь уже отболело это неприятие собственным отцом. – Ты не сказал ему, что я в городе?
- Тимур уехал в Петербург по делам фирмы. Я ему про тебя не говорил, но встретиться вам придется – у меня юбилей, если ты не забыл.
- И я приглашен, - полувопросительно-полуутвердительно киваю.
- Да, ты приглашен, - по-стариковски раздражается дед. – Праздник будет у Тимура, там всем места хватит. Что бы он там ни говорил – ты мой внук, а так как я глава семьи – мое слово закон.
