– О’кей… – Щелкнув зажигалкой, Чика прикурил. Затянулся. – Ладно, цыпленок, точить с тобой лясы у меня нет времени. Ты ведь сейчас свободна, да?
– Свободна в каком смысле?
– В том… – Чика усмехнулся. – В том, что можешь спать, с кем хочешь?
На секунду закрыв глаза, она постаралась подавить приступ ярости. Посмотрела на него, холодно улыбнулась:
– Представь себе, Чика, свободна. Абсолютно.
– Понятно… – Взяв блюдце из-под ее чашки, Чика положил в него дымящуюся сигарету. – Но, по-моему, ты забыла, что за свободу надо платить. А?
– За мою свободу тебе уже заплатил Липницкий. Пятьдесят грандов. Достаточная цена. Или ты об этом забыл?
– Нет, не забыл. Но ты ведь уже не с Липницким. Не выдержав, посмотрела на него ненавидящим взглядом:
– Слушай, Чика, твое ли собачье дело, с кем я? Тебе заплатили – исчезни. Уйди в осадок, не возникай. Я буду с тем, с кем я хочу. Все.
Чика взял сигарету, затянулся. Откинулся на стуле.
– Никуда я не исчезну. Ты с другим. Так что готовь новые пятьдесят грандов.
Ей наконец удалось снова взять себя в руки. Холодно улыбнувшись, спросила:
– А если я не приготовлю – что будет?
– Будет нехорошо, зайчик. На первый раз к тебе на улице подойдет дяденька. И плеснет в лицо соляной кислотой. Так плеснет, что от твоей мордахи останутся одни воспоминания. Это я тебе гарантирую на сто процентов.
Она слышала, в Москве именно так расправляются с непослушными путанами. Похолодев, подумала: а что, если именно так и будет? Все же, собрав остаток бушующей в ней ярости, твердо посмотрела ему в глаза:
– Да? А что, если я сейчас скажу об этом Луи? И он разберется с тобой?
– Во-первых, зайчик, со мной не очень разберешься. Я так легко не разбираюсь. А потом, хорошо, пусть он со мной разберется. Пусть он даже меня замочит. Это ничего не изменит. Запомни, если ты не отдашь пятьдесят грандов, дяденька с соляной кислотой все равно к тебе подойдет. И мордаху попортит.
Глядя в прищуренные глаза Чики, она выругала себя. Дура, ведь с самого начала повела себя с ним совсем не так. Она сделала ошибку, начав угрожать ему. Ее угрозы ничуть его не трогают. Угрозы вроде этих он слышит каждый день и давно уже не реагирует на них. Ясно, он с самого начала знал, что она вынуждена будет ему уступить. Что она в конце концов поймет: от его бандитов, входящих в долгопрудненскую бригаду, ее не защитит никто, даже Луи. Не может же Луи посадить ее в какую-нибудь каменную башню или в подземный бункер и запретить выходить на улицу.
То же самое касается и выкупа. Хорошо, допустим, она расскажет об этом разговоре Луи. Он наверняка заплатит за нее. Но она ведь хорошо знает: даже получив новые пятьдесят тысяч долларов, Чика от нее не отстанет. Пройдет время, и он придумает еще какой-нибудь предлог. И снова потребует пятьдесят тысяч. И это будет длиться всю ее жизнь.
Вдруг она поняла: она знает, что она сделает. Знает точно.
Тут же принялась ругать себя за это решение. И тут же сказала сама себе: нет, все правильно. Это будет единственный, самый лучший выход из положения. И, что важно, самый справедливый.
Да, она решила это. Точно решила. Но вести себя с Чикой в таком случае надо совсем по-другому. Изобразив растерянность, выдавила:
– Знаешь, Чика… Мы об этом поговорим… О твоем предложении. Только не сейчас, хорошо?
– Что значит – не сейчас?
– Я должна подумать. Пятьдесят штук зелени – большие бабки.
