На пророков я смотрю с большой тоской – незваная гостья заговорила с Сергеем вымученной скороговоркой:
– Наступит время, когда тени ваших самых мерзких и зловещих предков восстанут из гробниц, и вы начнете встречать их на улицах.
– Это время уже наступило, – пожал плечами мой сын, – И я встречаю тени зловещих предков у памятника Ленину на Октябрьской, каждый год первого мая и седьмого ноября…
Этих ребят уже не так легко смутить божьей карой, как нас, православствующих безбожников, хотя я и не знаю – хорошо это, или плохо. А «свидетельница» верещала:
– Настанет день страшного суда!
– А этот суд предполагает презумпцию невиновности?
– Что?
– Ничего. Просто, в отличие от вас, я начинаю серьезно готовиться к процессу…
Не знаю, есть ли в этом правота, не знаю, хорошо ли отсутствие сомнений в божьем суде, но знаю точно, что лицемерия в этом нет. И я уважаю своих детей за это.
И думаю, что Бог, если он есть, тоже уважает их. Как и моего деда-коммуниста – хотя бы за то, что после партсобраний, он не шел крестить своих детей. Наверное, для таких людей, у Бога припасен не ад, а чистилище.
Впрочем, чистилище поколение моего деда прошло на земле…
Вообще, существование Бога, это долгий вопрос, и, однажды, я попытался его разрешить.
Я позвонил в Московскую патриархию для того, чтобы задать простой и житейский вопрос: «Бог есть?» – но попал на электронный агрегат, который монотонным голосом говорил:
– Ждите ответа…
– Ждите ответа…
– Ждите ответа…
Может, я ошибся номером.
А может, я ошибся адресом…
Люди делятся на две категории. Одни заблуждаются, думая, что Бог есть. Другие – заблуждаются, думая, что бога нет.
К кому отношусь я?
Скорее, ко вторым, хотя, куда легче быть с первыми…
…Конечно, мои дети вызывают у меня не только уважение, еще больше они удивляют меня.
Впрочем, если человек удивляется, значит, он не безнадежен.
И это служит, хоть не большим, но, все-таки, утешением.
Для меня…
Мои сыновья – люди занятые, да и я – не самый большой лентяй на белом свете. Кстати, в своей жизни мне приходилось заниматься самыми разными вещами. Я был шахтером в Инте, и геологом Ухтинского геологического управления, промысловиком в Воркуте и рыбаком Новопортовского рыбозавода на Ямале, а когда один мой знакомый, съездивший в Египет, стал рассказывать о том, как интересно плавать с аквалангом, я просто ответил:
– Знаю. Я ведь водолаз третьего класса.
Когда меня просят рассказать о Севере, я отвечаю просто:
– Север – это такое место, где северный конец стрелки компаса, показывает не на Север.
Я всегда стараюсь отвечать просто, хотя бы потому, что простой ответ трудно понять неправильно. Хотя давно смирился с тем, что даже если скажешь так, что понять тебя неправильно невозможно, все равно кто-нибудь тебя неправильно поймет.
Так, как я устаю сейчас, я не уставал никогда.
Ни в шахте, ни на промысле.
И я не в претензии за это, потому, что сам выбрал свой путь, и убедился в том, что когда увлечение превращается в работу, дел становится очень много. И все-таки три четыре раза в году, мы с детьми собираемся вместе и едем на рыбалку.
Это здорово, что мне удалось еще с детства подружить детей с природой. В наше, очень опасное соблазнами и трагедиями время – природа очищает душу, а, значит, освобождает место в душе для голоса. Никакие проповеди не могут сравниться с рассветным лучом солнца, делающим листву прозрачной и называющим все цвета в природе своими именами, или временем, когда последнее дневное тепло и вечерние сумерки сливаются, не противореча, друг другу.
