Беспокойные - страница 6



, мелодика – один инструмент страшнее другого. Дэниэл взглянул на свои ботинки и двинулся в гущу танцев, где музыка казалась подводным сном.

За годы до того, как понаехавшие осмелились показать нос из своих пригородов, Дэниэл был городским пацаном, к четвертому классу наизусть выучившим карту метро, но по-прежнему чувствовал себя чужаком. После Риджборо Дэниэл потерял уверенность, в отличие от Роланда, который задавал курс вечеринки, просто появившись на ней. Когда Роланд спрашивал, кто хочет в «Тако Белл», – что вызвало бы молчание или даже насмешки, предложи это кто-то другой, – все говорили «конечно, норм, идем». Если Роланд объявлял концерт унылым, все соглашались свалить. Дэниэл же был гибким – как все и никто, приемник настроений, осторожный наблюдатель. Он следил за чужими реакциями, прежде чем определялся со своей. Дэниэл мог быть прикольным, или серьезным, или каким требовала стратегия. Он мог быть каким угодно. Иногда это выходило ему боком.

Однажды он услышал разговор про группу под названием Crudites и сказал: «Да, слышал о таких, поп-панк из девяностых, да?» Другой парень ответил: «Это несуществующая группа. Прикол». Как быстро Дэниэл тогда выпалил, что, видимо, ослышался. Недавно вечером, когда они с Роландом тусили с друзьями, которые расхваливали «Бутылочную ракету», Дэниэл все время кивал. «Ты же вроде ненавидишь Уэса Андерсона», – сказал потом Роланд. «Что, мне нельзя передумать?» – ответил Дэниэл. И спросил себя: «А что, если меня зря раздражает статус фильмов Уэса Андерсона? Вдруг я проглядел скрытую гениальность, очевидную более образованным людям?»

Если бы у него была правильная одежда, если бы он знал правильные вещи, Дэниэл наконец стал бы тем, кем должен. Уверенным в себе, с идеальным вкусом, только не таким самовлюбленным, как Роланд. Заслуживающим любви, безупречным. Но сколько альбомов ни покупай и сколько плейлистов ни составляй, настоящий он упрямо оставался у всех на виду. Похожий на жирный круизный лайнер на горизонте – видимый, но недосягаемый; и каждый раз, когда Дэниэл к нему подбирался, тот уплывал еще дальше. Он вечно ждал, когда его пустят в тайные двери за бархатной веревкой, а когда пускали – не мог до конца поверить, что вошел. Возникала другая дверь, другая веревка, обещая что-то еще лучше.

Дэниэл сжимал пустой стаканчик. Медленно рвал, гнул края, пока пластик не разошелся по линии. Мат-рокеры играли уже сорок минут. Вокруг он не видел знакомых лиц, так что взял новый стаканчик и долил последнюю водку. Стриженного почти под ноль Роланда в черном блейзере он нашел у стены. Вороватыми чертами лица и обезоруживающей улыбкой Роланд напоминал Дэниэлу гангстера из девятнадцатого века. В старшей школе оба парня слишком отличались, чтобы привлекать внимание девушек или других парней, с которыми Роланд тоже встречался. Хотя Дэниэлу нравилось думать, что теперь это не имеет значения. Роланд по-прежнему был низким, компактным, но жестким, с орлиным лицом, с отрывистыми и резкими движениями. Его маниакальная энергия больше не казалась странной, как раньше в Риджборо, как и его глубокий хрип, слегка пугающий в исполнении двенадцатилетки.

– Мы всех уделаем, – сказал Роланд. – Эти ребята такие вторичные.

Дэниэл рассмеялся и позволил залу расплыться по углам. Как же здорово снова вернуться в город, снова играть с Роландом. Вместе они играли почти полжизни. Дэниэл – гитара и вокал, Роланд – вокал, ударные, сведение и иногда бас. Они играли на квартирниках в Карлоу-колледже, или на концертах в Риджборо-Элкс-Лодж, или в амбаре в Литтлтауне. В старшей школе у них был (к счастью, недолгий) эксперимент с электроклэшем, пауэр-трио с их другом Шоном на барабанах и еще арт-панк-дуэт под названием «Уилкинсон Фуэнтес». Он запомнился зрелищным провалом Дэниэла при попытке сыграть на своем белом «Сквайре» зубами в стиле Хендрикса.