Бессильно зло, мы вечны, с нами Бог. Жизнь и подвиг православных христиан. Россия. XX век - страница 30

Совсем другое дело было фотографировать друг друга в привычной обстановке лазарета, среди дорогих лиц, примостившись на краешек кроватей, – радость и для раненых, и для сестер.

Бестактность и подобострастие возмущали Татьяну Николаевну. Вот что писала княжна отцу о А. Б. Нейдгарте – члене Государственного совета, вводившем ее в крайнее смущение хвалебными речами: «…Нейдгарт хотел, чтобы я что-то прочла в начале комитета, но Мама душка сказала, что не надо. Подумай, идиотство, я читаю глупые вещи в присутствии 14 людей! А!»[38]

Первые жизненные уроки, но какие важные… Твори добро, но не напоказ, как огня беги и апологий, и апологетов. Вполне по-евангельски, если вспомнить о том, как апостол запретил именем Господним духу, прославлявшему его устами одержимой женщины (см.: Деян. 16, 16–18).

Великие княжны Мария и Анастасия как меньшие не были допущены к работе медсестер, однако и они по мере сил старались быть полезными и разделяли со старшими обязанности попечителей. Навещать, поддерживать раненых, делать небольшие подарки – казалось бы, небольшой труд, но появления двух девочек, смешливых и жизнерадостных, в их собственном «подшефном» лазарете ждали с нетерпением. В редкие же дни их отсутствия на свет появлялись такие вот шедевры больничного творчества:

И для младших опыт милосердия не прошел бесследно. В 1917-м, под арестом, во время эпидемии кори, царские дети будут терпеливо ухаживать друг за другом, а в Сибири, на последнем отрезке их пути, Мария, как самая крепкая и сильная из сестер, последует за родителями в Екатеринбург, для того чтобы принять на себя заботы о больной матери.

Теперь письма и дневники Великих княжон и Александры Федоровны, относящиеся к периоду Первой мировой, опубликованы, снабжены замечательными приложениями в виде воспоминаний современников и очевидцев тех событий. Читать их – одно удовольствие. Однако чтение это полезно не только с исторической точки зрения. Благодаря этим документам осознаешь, что святость Романовых, которая возросла стремительно в условиях испытаний, выпавших на их долю в 1917–1918 годах, возникла не вдруг. Она годами набирала силу в событиях повседневных и внешне неприметных. Дети есть дети: резвятся, играют, порой до упада смешат родителей, а в письмах подпускают словечки, явно позаимствованные из словарного запаса «фронтовых друзей», но за этим – вещи по-настоящему ценные. Видно, как день ото дня приумножается терпение, и притом терпение «высшей пробы» – бодрое, способное укреплять тех, кто нуждается в помощи, непоказательное и открывающее дорогу к высшим ступеням – самоотверженности, самопожертвованию.

Чтение это дает повод и для размышлений о революции в системе предпочтений, произошедшей в последующие годы. Заметное положение в обществе сегодня нередко ассоциируется с гламурным блеском, фотосессией, изобретением поводов за неимением поводов. А для Романовых старинное правило «noblesse oblige» (благородство обязывает) имело другое значение. Исключительное положение обязывало их быть чуткими к тому, чтобы вещи важные, связанные с исполнением христианского долга, не измельчали, не потеряли смысла от неуместных похвал и прижизненных воздаяний.