– Я прошла почти до соседней деревни, – сказала Людмила. – И недалеко от речки справа от лыжни обнаружила углубления в сугробах, явные признаки падения тела, взрыхленный снег, беспорядочные зигзаги возможного движения человека по целине. Рядом валялся женский шарф в полоску, что-то красное с розовым. По-моему, это шарф Камилы. Она его накидывала поверх куртки. Потом следы внезапно кончаются. Но я все-таки иду дальше, ждите, буду звонить. Все, отбой.
Я стояла, не в силах двинуться: горло сдавило, как будто не хватало воздуха в лесу, среди сосен, пронизанных солнечными зайчиками, среди белого чистого снега под высоким голубым небом. Преодолевая ступор, сделала шаг, другой, а потом вдруг понеслась вперед по заснеженной лыжне, быстро и неуклюже, падая и поднимаясь, потеряв ритм, втыкая палки то слишком близко к себе, то слишком далеко в сторону или прямо перед собой, и снова падая, заметно теряя силы и окончательно сбив дыхание. Я спешила, торопилась, боялась не успеть. Мне казалось, что я могу потерять именно сейчас очень важные минуты, которые остались, чтобы спасти Камилу.
Я углублялась в лес, удаляясь от санатория. Неожиданно лыжня резко повернула влево и соединилась с той, где впереди виднелась странная башня. Тогда, в первый раз, я не дошла до нее, но сейчас решила идти прямо к ней, позвонила Людмиле, обозначив как можно точнее ориентиры. Я забыла, что она знает это место.
– Так это и есть старая водокачка, я Вам говорила. Рядом увидите брошенные дома с заколоченными окнами. Хорошо, там и встречаемся, а я еще здесь похожу, потом пройду по короткой дороге сквозь деревню и выйду к Вам. До встречи, отбой.
Я еще раз оценила умную сдержанность Людмилы. Лучшего товарища в этой ситуации трудно придумать. Ей удавалось, не паникуя, без истерики заключить эмоции в русло разума и внушить это другим, мне в данном случае. Я сбавила темп, тем более сказывалась накопившаяся усталость, и направилась прямо к башне, не забывая осматриваться по сторонам. Узкая лыжня с крепким ледяным настом под тонким слоем снега поднялась на холм, а там неожиданно закончилась. Передо мной была просека с торчащими пеньками и уложенными по обеим сторонам стволами спиленных деревьев. Просека была изрезанная вдоль и поперек следами от трактора, снегохода или еще такого же рода механизма. Но не только. Прямо по центру просеки шли следы человека, не одного, нескольких, судя по отпечаткам разных по размеру и глубине вдавливания. А между ними пролегала странная дорожка, похожая на узкую колею, которая тянулась туда, где возвышалась уже вполне различимая ржавая водокачка. Я отряхнула снег с ближнего пенька, села, воткнула палки, отстегнула крепления, сняла ботинки и растерла занемевшие от холода и непривычной нагрузки ступни и пальцы. Снова зашнуровала ботинки, достала из рюкзака бутылку с водой, сигареты, нашарила какой-то сухарь на дне и рассыпавшиеся леденцы. Закурила, попила воды, погрызла сухарь, развернула фантик. Я перестала спешить, медлила, оттягивая момент оказаться первой, одной у этой ржавой водокачки. Меня сильно знобило, стучало в висках, сердце щемило от нарастающего чувства тревоги. Интуиция подсказывала мне, что там, у мрачного ржавого памятника покинутым домам и давно сгинувшей деревне, меня ждет страшная находка. На меня наваливалась тоска и смертельная усталость. Преодолевая боль в плечах, коленях, запястьях, во всех суставах, я с трудом поднялась и пошла. Прошло более трех часов, как мы бродили по лесу. Ноги еле слушались, озноб усилился, сердце бухало куда-то вниз, нехотя возвращалось на место и снова падало, после чего мне едва удавалось восстановить дыхание. Который раз за эту «прогулку» я клялась бросить курить.
