– Не волнуйся. Если бы ты слышала наш разговор! отец целый вечер только и расспрашивал о тебе и малыше. Я его даже удерживал, чтобы он не вломился к тебе.
Магдалена улыбается. Ох и выдумщик ее Иоганн. На него невозможно долго сердиться.
– Кто-то поможет завтра?
– Я попрошу Цецилию.
– У нее и в пекарне дел много. Впрочем, посмотрим.
Малыш пошевелился, смешно крякнул, пискнул, но глазок не раскрыл.
– Дай мне его, -тихо попросил Иоганн.
– Тихонечко.
Иоганн осторожно взял сына на руки. Малыш спал. В такой комнатке особо не походишь. Мать с тревогой наблюдала за ними.
– Подальше от окна, дует.
Иоганн не ответил. Осторожно сделал несколько шагов по комнате, сел около камина,
посидел около камина, снова встал и передал малыша матери.
– Пусть спит. Он, кажется, молчун. Знаешь, мне завтра еще не встать, ты уж потерпи денька три..
– Не беспокойся. Я сам отнесу малыша в церковь, а там его принесут обратно. Соберемся без тебя, а там я быстренько домой.
– Фишеров обязательно надо пригласить.
– Само-собой. Тем более, придется от них съезжать.
– Это почему.
– Нас ведь больше теперь. А в этой конуре скоро не повернутся.
– Собственное жилье нам не по карману, а такую развалюху везде найти можно.
– Ничего, летом я снова подам прошение нашему архиепископу о прибавке. Я безупречно служу Их Светлости больше двадцати лет.
Магдалена тактично молчит. Хорошо, что сейчас его не слышит отец.
Вместо ответа она просто устало закрывает глаза и откидывает голову на подушку. Легкое движение рукой и это знак Иоганну-иди…
Иоганн еще раз склоняется над малышом. Осторожно целует его в теплый влажный лобик, затем целует руку жены. Спокойной ночи. Тяжелые сутки позади.
2
Все прошло быстро и с излишней скромностью. То ли холодная погода, то ли тощий кошелек, но священник управился за пять минут. Еще пять минут ушло на запись в церковной книге. Несколько аккордов на органе (из уважения к старому капельмейстеру) и обряд закончен. Госпожа Баум приняла от Людвига его новорожденного тезку, мило улыбнулась
обоим.
– Какой милашка, господин ван Бетховен! Губки ваши… и лобик… особенно лобик!.
Старик капельмейстер не был настроен так романтично. Он просто первым двинулся к выходу, давая понять остальным, что церемония закончена и пора за стол. К пяти вечера
погода немного успокоилась, падал пушистый крупный снег, редкие фонари на углах улиц
выхватывали из темноты облупленные стены, редкие огоньки окон, редких в этот час прохожих, спешащих побыстрее укрыться за этими стенами. Часы на городской башне проиграли мотив Монсиньи- действительно, пять вечера и темнеет с каждой минутой Все. Надо торопится.
Передав младенца отцу, Людвиг предупредил:
– Не задерживайся, начнем без тебя.
– Я быстро.
Иоганн с младенцем поспешил домой, а маленькая процессия продолжила свой путь. Дочь Фишеров, Цецилия каждые пять минут выглядывает из двери госпожи Баум. Она главная по встрече.
– Идут! Идут! -наконец кричит она и скрывается за дверью. Холодно.
С другой стороны улицы к дому уже подходила чета Саломонов: Филип Саломон с женой,
сыном Иоганном- Петером и дочерью Анной-Марией, следом Николаус Зимрок, старший Черни и хозяин хлебной лавки Фишер. Остальные уже были в доме. Большая гостиная госпожи Баум была просторна и тепла, пылал камин, обилие свечей приятно удивляло. Стол уже был накрыт. Последние блюда разносили Цецилия с матерью и служанка старого капельмейстера. Стали рассаживаться. Главное место за столом для капельмейстера Людвига ван Бетховена. Теперь будут говорить: «Людвиг ван Бетховен» и добавлять-«старший». Это
