А потом Бус снова закидывает мне на плечо свою смуглую жилистую руку, и я вдруг шиплю от боли сквозь сжатые зубы. Вчетвером они вцепляются в меня внимательными взглядами.
– Че ты сделал? – спрашивает Малой.
Тимур выглядит растерянным:
– Да я просто руку положил на плечо.
Я беру под контроль свои реакции, но уже поздно. Поэтому приходится снова врать:
– Да все в порядке, я просто вчера спину потянула.
– Хочешь, я посмотрю? Я на футбол ходил, я с растяжениями на ты, нас там тренер учил, что надо делать, – предлагает Белый.
– Нет! Нет, не нужно, все нормально. Пройдет.
Кир смотрит на меня, повернувшись вполоборота. Молча. Я трусливо отвожу взгляд.
Спасает меня Косатон. Свистит и велит всем строиться. С облегчением перевожу дух. Встаю и иду в конец шеренги. За это меня тоже всегда трепали. Что я низкая. Это потом уже я выучила более приятные определения – маленькая, миниатюрная, изящная.
Урок мы начинаем с разминки, упражнений на общую физическую подготовку, а в конце снова играем в баскетбол. С Дунаевой одновременно на поле мы больше не оказываемся, Косатон отслеживает. В своей длинной форме я действительно к концу вся взмокаю. Но когда нас отпускают переодеваться, в раздевалку я не тороплюсь. Помогаю собрать мячи и коврики, пристаю к физруку с каким-то дурацким вопросом про нормативы.
Так что все девчонки уже готовы, когда я появляюсь в раздевалке. Я увлеченно перебираю свои вещи и жду, когда они выйдут. И только тогда скидываю мокрые шмотки. Теряю бдительность и разворачиваюсь спиной к выходу, натягивая джинсы. Что дверь открылась, я слышу не сразу. Понимаю это по сквозняку, который холодит голую исполосованную спину.
Разворачиваюсь и вижу Кирилла. Зубы сжаты до перекатывающихся желваков. В глазах – гневная бездна. Вдруг думаю, что, когда он злится, его радужка меняет цвет. А может, дело в зрачках, которые расширяются. Он заходит и прикрывает за собой дверь.
Я не пытаюсь прикрыться, все самое стыдное он уже видел. Ощущения мерзкие. Как будто меня секли в его присутствии. Щеки становятся горячими. Но покраснеть при нем уже не кажется мне таким ужасным. На глаза наворачиваются злые слезы. Кто его просил приходить?! Внутри все воет и ревет в истерике. Но я только снова поворачиваюсь к нему спиной, чтобы взять майку. Хотел смотреть? Пожалуйста! Пусть любуется!
Надеваю белую майку-борцовку, сверху натягиваю толстовку с капюшоном. Из одного глаза выскальзывает непослушная слеза. Беглянка. Сердито вытираю щеку рукавом. Достаю из рюкзака черный карандаш, жирно подвожу глаза, глядя в зеркало.
Кир все это время молчит. Я аккуратно убираю вещи. Вешаю портфель на плечо и подхожу к Разгильдееву. Останавливаюсь совсем близко. Его гнев почти жжется. Но больнее мне уже не может быть. Задираю голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
– На алгебру идешь? – говорю с вызовом.
– А ты?
– Я не прогуливаю.
Он кивает. Произносит:
– Ну, тогда пошли.
– Правильно говорить «пойдем».
– А я вообще, – он облизывает нижнюю губу, – неправильный.
– Я тоже.
– Знаю, Разноглазка.
Кир открывает дверь и пропускает меня вперед. Расправляю плечи и твердо шагаю по коридору с бугрящимся линолеумом. Кирилл идет рядом, приноравливаясь к моему темпу. А сзади, я не вижу, но чувствую – остальные трое.
Я чувствую себя униженной и вместе с тем почему-то очень сильной. Особенно когда за моей изувеченной спиной – дьявольская четверка.
