– Евгений Дмитриевич, поаккуратнее с нагрузками, жалейте себя…
Работы мне предоставляли столько, сколько я мог выполнить и коллеги относились к этому с пониманием. Сейчас, за пятилетку пенсионной жизни, болезни дали о себе знать себе чуточку больше. Но своим здоровьем, после когда-то перенесенного инфаркта, уж точно не пренебрегаю. Все болезни от нервов, стрессы – главные породители наших болезней. Так и моя супруга: всю жизнь нервничала, болезненно воспринимала критику и вот пожалуйста, – в пятьдесят лет услышала приговор: лейкоз миелоидной формы. Моя супруга сознательно не хотела бороться за жизнь, но я и дочь, как бы с упреками, заставляли ее продолжать реабилитацию. Она была на год младше меня.
Здесь, в столице, в федеральном клиническом центре, врач, который согласился проводить лечение, сказал, что в случае Светы, помочь может только пересадка костного мозга и то не факт. На проведение операции данного вида, в России, все никак не решались многие специалисты.
Марк Альтштейн – мюнхенский онколог, который согласился провести операцию, пошел на уступки, – сделал огромную скидку. Но сумма, все равно была не маленькая. Многие годы я был экономным человеком. Внушительная часть была быстро собрана. Немножко имелось у Светы, а доскрести оставшееся – помогли коллеги.
С Альтштейном у меня прошел тогда откровенный разговор. Он отметил: операция является единственным выходом, точка возврата была давно упущена. При этом, он не исключал того, что организм способен «сыграть импровизацию».
Поначалу казалось, все прошло успешно, но спустя два дня, состояние Светы резко ухудшилось, организм не смог принять донорские компоненты. Она впала в состояние глубокого оглушения, умерев на вторые сутки, так и не придя в сознание. Супруга не дожила пару месяцев до своего дня рождения. Больше всего мне было обидно именно за это. В Германии, в тот момент, рядом с ней, находился только я. Дочка осталась в России. Помимо волнений и переживаний за здоровье мамы, ей надо было постараться сконцентрироваться на сдаче экзаменов в институте.
Мы оба были уверены – операция пройдет хорошо. Ольга верила, что мама сможет поправиться и выберется из болезненного состояния. Все так непредсказуемо случилось.
Трагическое известие было мною принято спокойно, как должное. Больше думал: как сообщить дочери, что матери больше нет в живых. Первая мысль, которая пришла в мою голову после известия: деньги, которые мы вложили на операцию. Мне так их стало жалко. Какой бы я сволочью не был! Но столько лет их копил, не зная конечно: на что и для чего?! Но это были мои многолетние старания и усилия.
Чтобы обрести уверенность для разговора с дочерью, мне помог алкоголь. Неподалеку от клиники находился бар, в котором для придания храбрости и уверенности, накатил бокал бренди. Может хоть под воздействием алкоголя я смогу твердо сообщить дочери, что история завершилась с трагическим концом. Хотя, в этот момент я вообще не понимал, что делал, сам ощущал себя слегка потерянным.
Последний раз, я звонил дочери, когда операция, казалось, прошла нормально. Сейчас же, Ольга позвонила уже сама, опередив меня, будто предчувствовала, что происходит что-то не так. Ритм моего голоса выдал тут же, по разговору, каким итогом завершилась операция. Не знаю, как она первые минуты принимала трагическое обстоятельство, но, через четыре дня, во время похорон, мне было больнее смотреть на нее, чем на себя. Все-таки между матерью и дочерью протекает особая связь…
