– Я не верю, что Владимир совершил такой проступок! Не верю! Это все недоразумение! Я уверена, что вы разберетесь и отпустите его домой. А сейчас прошу, позвольте мне только на него взглянуть!
Ее просьбы были так искренни, что командир сдался и позвонил в комендатуру.
– Комендант, пропусти под мою ответственность эту, – командир запнулся, подыскивая слова, – «капитанскую дочку», пусть пообщаются. Да, присмотри там за идиотом, как бы чего еще не натворил. Эх, дочка! Не заслуживает он твоих слез! – с отцовской нежностью произнес он, провожая Лилю из кабинета. – Бежать тебе от него надо, а не хлопотать.
Когда Лиля вошла в камеру, муж лежал, отвернувшись к стене.
– Вовочка, ты спишь? – Тихонько позвала она, боясь нарушить его сон.
– Чего тебе? Зачем пришла?
– Вовочка, я тебе котлеток принесла. Ты, наверно, голоден. Здесь плохо кормят.
– Ты чего, дура, приперлась? Кто тебя звал? Котлеток она принесла! – Вовчик грубо рассмеялся и сел на край койки, на которой только что лежал. – Мне твои котлетки на х… не нужны. Катись к…
– Вовочка, ты расстроен? У тебя вон рубаха разорвана. Тебя били? Ты ведь не мог этого сделать?
– Мог – не мог. Сделал! – Вовчик постепенно успокаивался. – Чего ты тут приволокла? – Лиля подала ему пакет с едой. – Ступай. Принеси мне белье чистое и одежду. Это все провоняло.
– Вовочка, скажи, ты не виноват. Ведь, правда?
– Не твое дело. Ступай, принеси одежду чистую. Да отцу позвони срочно. Ступай, чего зеньки вылупила.
– Сейчас, сейчас. Я мигом.
Когда Лиля на углу возле магазина переходила улицу, навстречу ей попалась одна из подружек Фаины. Завидел Лилю, она издалека закричала:
– Глянь-ка, бежит красавица московская! Небось, на губу бегала, муженька проведывала? Ты бы лучше его ночами ублажала, чтобы он с голодухи на чужих баб не кидался, как кабель неудовлетворенный!
Каждое слово женщины кнутом било и обжигало Лилину душу. Чуть ли не бегом, она влетела в квартиру и всем телом привалилась к закрытой двери, словно боялась, что сейчас дверь откроется и за ней следом влетит эта крикливая женщина со своими обвинениями. Сердце колотилось, и с каждым его ударом Лиля понимала, осознавала – все правда, правда, правда! Вовочка совершил преступление и она, его жена, виновата в этом. Это она не досмотрела, она не остерегла, она не предупредила его. «Что же мне делать, что? Как же мне жить? Как дальше людям в глаза смотреть!» – Она со стоном упала на пол, забилась в слезах и горе. От ее стона и плача проснулся сынишка и захныкал вначале потихоньку, затем все громче и громче. Лиля ползком, не было сил подняться, добралась до кроватки сына и, уткнувшись лицом в теплое тельце малыша, забилась в плаче.
– Маленький мой, хороший мой, как же мы теперь жить будем? Что будет с нашим папкой? Как нам жить дальше? – рыдала в голос женщина, прижимая к себе хрупкое тельце малыша, словно искала в нем защиту и опору.
– Эй, ты чего это голосишь? – в квартиру незаметно вошла Настя. – Я иду, слышу рев, толкнула дверь – открыто. Чего случилось?
– Во-во-вовчик, – заикаясь, сквозь слезы произнесла Лиля.
Настя прошла на кухню, намочила полотенце холодной водой из-под крана и, вернувшись, вытерла зареванное лицо подружки.
– Успокойся. Видишь, ребенка напугала, глупая. Подумаешь, Вовчик. Так ему и надо, гадине. Сколько я тебе говорила: «Возьми мужика в руки». А ты? Вот попустительство твое и довело до такого состояния. Вот он и вообразил, что ему все можно, все позволительно. Нашел ведь дурак на кого бросаться, на Фаинку. Да это Переходящее Красное Знамя и так дало бы, зачем его насиловать. Дурак, одно слово.
