Без ума от диско - страница 11

– Это что сейчас было? Восстание машин или типа того?

– Обожаю, когда такой мусор меня в чем-то упрекает. В условиях современного дефицита ресурсов такую падаль, как ты, должны усыплять. Ты тратишь воздух и медикаменты, только потребляешь, но ничего не производишь сама, наживаешься на чужих страданиях, вечно жалуешься, но ничего не делаешь. Когда там вернется Юлиан?

– Через две недели.

– Жду не дождусь. Очень надеюсь, что достаточно долго не буду видеть твое лицо. Я не знаю, что такое тошнота, но, когда смотрю на тебя, кажется, начинаю себе представлять.

– Может, вам с Юлианом стоит сговориться и меня убить?

– Мечтай больше. Мы не окажем тебе такую услугу.

– Как жаль, что я не могу поменяться с тобой местами. Ты бы согласилась, чтобы я стала тобой?

– Тогда я должна буду стать тобой.

– Само собой. Будешь венцом творения. Прекрасным и свободным.

– Я лучше пойду на металлолом.

Я глубоко вздохнула и скривила недовольную мину. На меня смотрело ее идеальное лицо, недвижимое, будто замороженное в холодильнике долгого отчуждения. Как я ни пытаюсь, она все равно не понимает, что мне нужно.

– Ты должна ругать меня с чувством! А сейчас я будто пластинку слушаю, не верю, что это как-то ко мне относится.

– Что такое пластинка?

– Забей.

– То есть тебе не обидно?

– Ну, вот про пластинку обидно было.

– А про остальное нет?

Мне оставалось только пожать плечами. У меня в ящике стола лежала тетрадь, в которой я записала уже восемьдесят три варианта оскорблений – от руки, так я больше проникаюсь написанным. За месяц я восемь раз перегружала ее память, добавляя новые варианты и пытаясь усовершенствовать выбор выражений для каждого контекста. И проблема не в том, что она плохо выбирает и сочетает фразы. Просто мне не обидно, вот и все.

Из-за этого мне становится еще скучнее, и, как следствие, мной овладевает сильнейшая апатия. Я слушаю, как несуществующий дождь барабанит по крышам. Я хочу покинуть свое сознание. И тогда я щелкаю пальцами и мгновенно засыпаю.

Датчик боли заставил мои тело и разум резко перейти в режим бодрствования. Открыв глаза, я ничего не почувствовала и уже подумала, что произошел сбой в системе, но стоило мне шевельнуться, как я все поняла. Засыпать на диване было непростительной ошибкой. Я села и стала массировать рукой правое плечо, которое вот уже девять лет как беспокоило время от времени. От него холодными щупальцами расползалась боль, ковыряла в грудной клетке, протискивалась в голову и оттуда давила изнутри на глаза. Я стиснула виски пальцами и просидела неподвижно минут шесть.

– К черту.

Оставалось только прибегнуть к помощи обезболивающих. Я вытащила из сумки три маленькие красные таблетки, похожие на безобидных жуков, и кинула в раствор. И только тогда до меня дошло. XX4. Моя золотая рыбка. Девять миллилитров.

Вся прелесть этого вещества состояла в том, что оно не было похоже на старую добрую наркоту. Вещество «замедленного действия», эффект проявляется по мысленному сигналу в течение сорока восьми часов после попадания в организм. Безумно удобно. Как сладость, которую специально оставляешь на потом, чтобы порадовать себя, когда уже кажется, что все потеряно.

Я упала на кровать, как ребенок, уставший после долгой игры. В голове вновь и вновь играла мелодия «I Don't Care if the Sun Don't Shine», и я просто щелкнула пальцами. Боль пропала сразу. Вся боль. Я снова летела над горными массивами, меняя направление вместе с ветром. Одеяло казалось мягким облаком, темнота превращалась в свет и вновь в темноту. Казалось, что каждый мой нерв возрождается и заряжается энергией, омолаживается, расцветает. Бла, бла, бла. На самом деле такой мега эйфории я уже давно не испытывала. Просто мне на время становилось абсолютно все равно, насколько истощены мои нервы.