– Тогда можешь идти. Спасибо.
– Да брось, Дарт, – протянул он, пятясь к двери. – Я старался не ради тебя, а ради госпожи Гордер.
Даже Этьену, прощелыге и прохвосту, доставало совести признавать, что свободой своей он был во многом обязан Флори. Лишь глубокая благодарность могла сподвигнуть лютена на столь великодушный поступок: вместо того, чтобы окунуться в бурный кутеж, рыскать по туманным улицам в лисьей шкуре, рискуя попасться бродячим псам. Но все его участие на этом закончилось, и Этьен скрылся.
Дарт обессиленно рухнул в кресло и просидел так, пока отчаяние не погнало его вон.
Сквозь приоткрытое окно тянуло промозглым воздухом с примесью дыма. Алфи явно это не нравилось, но он сносил невзгоды молча, уткнувшись носом в шарф, трижды обмотанный вокруг шеи. В то время как Дарт, прижавшись лбом к стеклу, жадно вбирал в себя бодрящий холод, от которого сводило челюсти и кололо в груди. Это не давало ему уснуть в пути.
Автомобиль полз по обледенелой дороге, а жизнь вокруг текла привычным руслом. Пьер-э-Металь делал вид, что ничего не случилось, безучастный ко всему, как и прежде. Глупо было винить город, но именно это и делал Дарт, убежденный, что за исчезновением Флори стояла местная власть. События развивались стремительно: переход от угроз к решительным действиям занял у них меньше суток.
Поступив на службу городу, он сам стал частью большой системы, но забыл, что принадлежность к сложному механизму не делала его детали неуязвимыми. И сейчас он чувствовал себя потерянным и сломленным, точно погнутая шестерня со сточенными зубцами, которую вытолкнуло движущей силой. Это случилось с ним воображаемо и едва не повторилось наяву, когда автомобиль резко затормозил и ушел в занос на скользкой дороге. Алфи крутанул руль, рванул рычаг и, когда они остановились, запоздало выругался в складки шарфа.
В окне мелькнул уличный попрошайка с чумазым лицом и глуповатой улыбкой – слишком неподходящей для человека, едва не попавшего под колеса. Убедившись, что на него смотрят, мальчишка протянул ладони, сложенные лодочкой. Местные попрошайки нарочно исполняли этот опасный трюк и нередко становились жертвами собственного плутовства. Ему повезло, что Алфи быстро среагировал и справился с управлением.
– Можешь подождать здесь, я дойду, – сказал Дарт и вышел, хлопая себя по карманам. Добытые в недрах пальто полмонеты он бросил чумазому мальчугану, и тот довольно крякнул, уже представляя, куда истратит свалившееся на него богатство. А после умчал по дороге, спускающейся к трущобам, где, скорее всего, и был его дом.
Беднякам не приходилось выбирать, где селиться, – город сам определял их место. В теплое полугодие они пользовались соседством с грузовым портом и собирали просыпанное из контейнеров зерно. Но зимой, когда терминалы пустовали и в низине свирепствовали ветра, такое положение лишь осложняло и без того непростую жизнь.
Окна приюта выходили как раз на квартал бедняков, так что воспитанники могли каждый день лицезреть безотрадную картину трущоб и с благодарностью принимать условия жизни в сиротском доме. В детстве, глядя на покосившиеся крыши убогих хибар, Дарт задавался вопросом, что было бы, если бы приют построили иначе, развернув окнами к Зеленым холмам с богатыми особняками и вечноцветущими садами, будто окутанными чарами. Кажется, он заключил, что тогда пришлось бы держать ставни наглухо закрытыми.
