– Астрея – богиня справедливости, – сказал Малек. – Но в этой секте они превратили её в стража. В живое зеркало. Она смотрит на тебя, а ты – на себя. И чем больше ты видишь себя, тем прозрачнее становишься.
– Бред, – сказала Лебедова. – Какой-то народный фольклор для психов.
– Конечно, – Малек перевернул страницу. – А знаешь, что самое страшное в фольклоре?
– Что?
– Его придумывают те, кто уже ничего не боится.
В переплёте дневника что-то хрустнуло. Малек аккуратно разорвал ткань и достал несколько осколков зеркала. Острые, с засохшими следами пальцев – будто кто-то держал их слишком сильно, порезался, но не выпустил.
– Ты серьёзно собираешься это забирать? – Лебедова посмотрела на него, как на сумасшедшего.
– Конечно, – сказал Малек. – Я люблю сувениры.
Они вышли из комнаты. Дом не стал тише. Он стал слушать. Это было почти слышно – как если бы стены задержали дыхание.
– Нам пора, – сказал Малек. – Пока он нас не запомнил.
Они вышли в ночь, и дверь за ними закрылась сама.
Лебедова молчала всю дорогу назад. А Малек держал дневник на коленях, как личное приглашение в чужую голову.
– Ты ведь веришь, да? – сказала она, когда они уже были у клиники.
– Во что?
– В то, что дома могут помнить.
Малек закурил.
– Я верю, что они умеют ждать.
***
Клиника ночью всегда звучала иначе. Лебедова знала это, но сегодня тишина будто натягивалась на стены, как мокрая простыня. Плотно, липко, почти с хлюпаньем. Она осталась задержаться – закончить отчёты, проверить почту, пополнить запасы чая для Малека. Обычные ритуалы обычного вечера, но после дома секты ничего не казалось обычным.
Дневник лежал на краю её стола. Малек ушёл на вызов и сказал, что заберёт утром для расследования. Начальник оставил его как есть, даже не завернул в пакет, просто швырнул, будто это старая книга для рецептов. Но Лебедова чувствовала его. Как будто он смотрел.
Она специально отодвинула его подальше. Спрятала под папку с документами, но ощущение не исчезло. Даже когда она отворачивалась, у неё было чувство, что страницы сами собой приподнимаются. Что буквы текут по бумаге, как муравьи.
Она оторвалась от монитора, потёрла глаза, встала. Пошла на кухню, налила воды. На секунду ей показалось, что вода из крана тёплая, почти горячая – как дыхание. В голове мелькнуло слово – «очищение», но она сразу вытолкнула его, словно комок пищи, ставший поперёк горла. Помощница врача старалась не смотреть в окно, где отражалась комната и она сама.
Возвращаться к столу не хотелось. Лебедова никогда не считала себя пугливой – ну да, мрак, скрипучие полы, ну да, клиенты с мёртвыми глазами, ну да, Малек со своими играми в детектива и оккультизм. Но дневник был другим. В нём было что-то липкое – мысль, которая цепляется за сознание, даже если не читаешь.
Она открыла его. Не потому что хотела. Потому что это лишь дневник и его нечего боятся.
«Я не должна смотреть в зеркало после службы.»
Буквы были обычными. Чернила – чёрными. Но Лебедова почувствовала, как кожа на руках покрывается мурашками. Она заставила себя выдохнуть. Это просто старая книжка, написанная полусумасшедшим подростком. Это даже не её проблема.
Она захлопнула дневник и потянулась за телефоном, чтобы написать Малеку, что всё в порядке. Телефон погас. Она нажала кнопку. Ноль реакции.
– Отлично, – пробормотала Лебедова. – Началось.
Она вернулась к дневнику, подняла его двумя пальцами, как дохлую крысу. Хотела убрать в сейф – пусть Малек сам с ним разбирается. Но на обложке выступила влага. В самом центре, где лежала её ладонь. Она провела пальцем – вода. Или пот. Или что-то ещё, тёплое, как кожа.
