– Да, небо сегодня и вправду особо приятное. Дышится легко, – офицер сделал глубокий вздох. Как в последний раз, до пьяна. Хоть и не надышишься перед смертью. Сегодня воздух был особо приятен и до жадности хорошо ложился на легкие.
Тюменцев прислонил щеку к стеклу, вглядываясь в уютную рубку, где мило сопели матросики. Паша Лэнь, озорной паренек из первого БЧ устроился на диванчике в углу, накрылся бушлатом вместо казарменного одеяла и сонно пускал слюни. Рядом с ним, на стуле борясь со сном, сидел матрос Кузнецов. Он отважно вскидывал голову при засыпании, пытался держать осанку прямо, чтобы его силуэт не выдал проверяющему минутной слабости ко сну. Но глаза разлепить не было сил. Словно слушатель пламенных призывов Фридриха Энгельса на буче рабочих немецкой ткацкой фабрики, этот матросик кивал головой в нужные, особо эмоциональные места речи. Задирал ухо к диктору и вновь съеживался под давлением сна. Нет, конечно же, матросу Кузнецову снилась не стачка рабочих столетней давности. Он наблюдал из-за садовой калитки за бегущими к речке девушками. Они выскакивали из объятой паром баньки и ныряли в холодную воду. От всплесков этой сонной воды матрос просыпался, вздрагивал, но после вновь уходил в созерцание приятного зрелища.
Свет луны оранжевой дорожкой пересекал рубку, чуть не доходя до носа спящего. Как котенок в новогоднюю ночь под елкой. Сладко-сладко стало Тюменцеву от созерцания царства сна, разморило его самого.
– Ладно, Николай, отдыхай. Не проспи смену.
– Никак нет, Федор Антонович, не сплю.
– Доброй ночи.
Тюменцев зашел в башню и уселся за уже породнивший фанерный письменный стол.
Федор Антонович с грустью посмотрел на палубу. Тихо, ни души. Будто корабль призрак средь мглы медленно тянется к острову проклятых душ под светом полной Луны.
Мельниченко постучал по стеклу. Кузнецов подскочил со стула, с грохотом его опрокинув к стенке.
– Сань, подойди сюда, – поманил пальцем старшина. Кузнецов, грозно строив бдящий вид, прильнул ухом к окну. Кивнул, чего мол, хотел, отвлекаешь от несения службы.
Обидно, что девки ополоснуться в речке без его наблюдения.
– Сань, ты иди к себе в кубрик. Я все равно не сплю. Ночь какая-то странная. Томная. Не могу покоя найти. Иди. Тебе так и так до смены полчаса осталось. Что мучится.
– Никак нет, товарищ старшина, не могу.
– Иди, говорю, бестолочь, – погрозил кулаком Мельниченко.
Матросик подобрал с пола опрокинутый вместе со стулом бушлат и направился к лестнице на нижний ярус.
– Спасибо, Николай Григорьевич, – обернулся он на ступеньках.
Старшина махнул рукой.
***
Возвращаясь из канцелярии, Гера наткнулся на группу призывников. Тощих котят еще не успели одеть в морскую форму, и они ходили по кораблю в белом белье, да тапочках. Возглавлял делегацию переселенцев комсорг башни Витька Гнусин.
– Вот, братцы, посмотрите это гроза военно-морского флота, матрос Исаков.
– Что людей балагуришь, Вить?
– Занимаюсь важной работой. Провожу экскурсию по новому месту службы. Хвастаюсь, на каком продвинутом судне мы несем службу.
– Георгий. – Протянул руку для рукопожатий новобранцам.
– Я Самат, а это Колька и Иван, мы с Приэльбрусья, – высокий худой парнишка пожал руку. Совсем недавно стрижен под ноль, с торчащими ушками и впалыми щечками. Все призывники казались на одно лицо, Самат отличался неким огоньком в глазах. Такой на славу послужит Родине.
