– Значит, даже если мне удастся уговорить его помочь мне…
– Это разрушит его разум и еще больше изменит тело. И это уничтожит даже такое существо, как он. Как ты думаешь, это того стоит? Стоит ли его гибель твоего спасения? Вот какой у тебя выбор. Можешь ли ты, любя кого-то, попросить его пожертвовать собой ради самой себя?
– Я должна, – прошептала Надя.
Пелагея улыбнулась.
– А мальчик из Транавии знает эти истории? Знает ли он, что лес всегда голоден? Что он станет наблюдать за ним, наделенным божественной силой, безумным, сломленным, и выжидать?
Наде придется солгать Малахии, как он солгал ей.
– Разве мальчик, так сильно любящий свою страну, может знать о Настасье Усоевой, ее золотом сердце и серебряном языке, которая смогла пережить все испытания леса и взглянуть в лица богов? – сказала ведьма. – Кто удостоился разговора с богами лишь благодаря мольбам и силе воли?
– Никто не сможет выжить, взглянув богам в лицо, – устало ответила Надя.
– Но ты смогла.
Надя замерла. Это не так. Она видела в своих видениях чудовищ. Ужасы, кошмары, но больше ничего.
– Божественные силы – это сладкий, но все же яд. Он заражает, вызывает привыкание, разрушает… и, ну, съедает изнутри. Как съедает лес. Как съест тебя шрам на руке.
Надя сжала пальцы в кулак. Ей надоело слушать эту бессмыслицу.
– Почему ты помогаешь мне? Почему именно сейчас?
Она ничего не слышала о ведьме с тех пор, как умер король.
– Потому что кое-что изменилось, – ответила Пелагея и что-то бросила Наде.
Та едва успела поймать предмет. Это оказался ворьен в черных кожаных ножнах и с рукоятью из белой кости. Она вытащила ворьен из ножен и уставилась на клинок того же белого оттенка. У нее перехватило дыхание. Ворьен вырезали из кости.
Ее ладонь тут же заныла. Надя нахмурилась, когда почувствовала странную пульсацию в костяном кинжале, который сжимала в пальцах.
– Это съест тебя живьем, если ты не станешь сопротивляться, – сказала Пелагея, указывая на шрам Нади.
– Что это?
– А ты как думаешь? Могущество. Чудовища вечность проспали на краю вашего мира. Твой Стервятник создал завесу, отрезавшую ваших богов от смертных. И что, ты думаешь, он сделал со своей силой сейчас?
У Нади потемнело перед глазами.
– Что? – прошептала она.
Пелагея вскинула голову.
– Ах, наше время истекает. Удачи тебе, koshto dyzenbeek, koshto belsminik.
Стоило Наде моргнуть, как она вновь оказалась на поляне. Только костер уже потух, из-за горизонта показалось солнце, а на ее коленях лежал костяной кинжал.
– Ох, святые мученики, – выругалась она.
«Вода поет. Омуница воет».
Писание богов, 188:30
– Я беспокоюсь.
– Как и все остальные.
Серефин обвел окрестности взглядом. Они обменяли своих лошадей на первый из череды тех, что им еще пригодятся, кораблей. Но все лучше, чем попасться в руки убийц. Так что сейчас они переправлялись через одно из сотен транавийских озер. Серефин сидел на самом краю, свесив ноги, а рядом возвышался Кацпер, и в жестких линиях его тела читалось отчаяние. Словно он готовился сбежать отсюда в любую секунду. Остальные разместились внизу, на палубе. Солнце только показалось из-за горизонта, и на воде все еще виднелись серые мазки и тени ночи. Поблизости бродили лишь капитан и основные члены экипажа.
Кацпер вздохнул и опустился рядом с Серефином, практически прижавшись к нему от холода. Серефин протянул ему фляжку, и, к его удивлению, Кацпер взял ее. А это не предвещало ничего хорошего.
