На Якиманке на Большой,
Сроднилась, что с Игумнова судьбой,
Кипела жизнь и здесь был при горой,
Где Николай-промышленник,
Свою, что жизнь считал игрой,
Среди богатых, бедных свой,
От Бога -ум, считал судьбой,
Не знавший в роскоши покой
Свои богатства, словно гной,
Он из фурункула давил
И всем поклонникам дарил…
Слов нет, чудил!
И слепо женщин всех любил.
Для них, не их мужей усатых,
Однажды праздник учредил
И в зале пол монетой царской,
замест паркета настелил.
Запели скрипки, клавесин огромный,
Босой Игумнов тут на монеты лик ступил,
И за Руси хранителей-род славный,
За всех Романовых вдруг тост провозгласил!
Вино -рекой! По злату -босы ножки,
Цыган тут кто то пригласил с живым медведем,
бубном и гармошкой
Потом гостям подали дичь с картошкой…
И снова танцы, пьяный смех,
Вдруг канделябра звонкое паденье,
Из спальни за иконой громкий голос: Грех!
И общее оцепененье!
Всего прошел один лишь день,
Но вся Москва смотрела уж с презреньем,
На знатный «якиманский"дом,
И на хозяина, в угаре пьяном помраченья…
Который так кричал в окно,
напротив в вишню тыча пальцем:
Ты изменяла мне давно! Да я считал себя страдальцем!
Но слышишь, слышишь все равно!
Твои я помню и глаза, и пальца!
Уже потом чрез много лет,
нашли в подвале дома пяльца
И в подворотнях на Ордынке услышав сказ безвестного скитальца,
Был проклят Коли дом
И родилась легенда-
Игумнов был холостяком отменным,
Но жил с любовницей отменно,
Была хоть благороднейших кровей,
К искусству тягу заимела,
За вышиванием крестом светилась в счастье, тихо пела,
К Игумнову любовь перекипела
И на одном в честь праздников балов,
Драгуну юному вдруг на колено села…
И в поцелуе их слились уста,
Недолга была связь пуста,
Как только кровью налилися-ее хозяина глаза…
Рабу свою он в спальню завлекая,
Твердил: Люблю! Люблю! И таю!
Гостей своих скорее проводил,
К ней сонной подошел тихонько,
В прошедшем тихо вымолвил: Любил!
И две атласные подушки рукою сильной положил,
И целый час душил! Душил!
Потом сказав девицу в Вятку,
а то ли в Гжатск он проводил,
В стене местечко он искуссно за сутки где то смастерил,
Проем потом заштукатурив,
Иконкой набожно закрыл,
Так дале жил…
Пока не стала дама в белом убийце заполночь являться
И в ад звала с ней забавляться,
Однако в доме пресекала грех
И не любила громкий смех,
И после бала на монетах,
Гуляя рядом до рассвета,
Смерть предрекала, тем чья песня спета,
И нищим попадаясь на глаза-
деньжат немного, исцеления несла,
