Любви историй и преданий
в себе хранит старинная Москва,
Не каждый сути в деле знает,
но как река течет молва
И что не надо каждый вспоминает,
в веках легенда чтоб жила,
Француженки и этой имя-
(О, Бог, ты мой, что так мила!),
В рассказах время сохоанило,
Любви ее особая судьба,
За коей в злачном месте смерть бродила
И неудача стерегла.
Кузнецкий мост. Домов игорных-
скопленье,
Где, как на ветру,
Спустить все состоянье можно…
В один лишь миг!
Не пожелаешь, что врагу!
Была моделью в Доме моды,
корней французских-девица Жужу.
Красива, статна, много света-
В прекрасном возрасте расцвета…
О! Сколь мужчин разбились тут сердца!
Ведь одному,
Лишь одному на свете была послушна и верна!
Морозов Савва, вам не безызвестный,
Не называл её невестой,
Шикуя с ней любовь крутил,
Набравшись наглости и сил,
Пред всей Москвы честным народом-
Для сердца дамою провозгласил,
И вожжи к боле милой-
все это время воротил.
Она ж в лучах его купаясь славы,
Жизнь безупречную вела
И из какой то старой мелодрамы-
Несчастья вдруг все на себя взяла.
Стекло в туфлях, подпиленный каблук-
своей неловкостью считала вдруг,
С небес ей посланным проклятьем,
Увы, не кознями подруг…
Что тихим вечером пугали-
рассказами про смерти слуг,
От коих спрятаться едва ли,
коль в сердце угрызенья мук.
В каретах серых их повсюду-
хлыстов, как чертов хвост,
Услышишь звук!
И тихий голос без эмоций: Домой!
Домчу, мой друг!
И лишь подумавший о смерти,
все проигравший маргинал,
В карету энтую садился…
Его никто уж не видал!
Жужу себе же говорила:
Любить!? А разве это срам?
Ведь я люблю и им любима,
Но у него другая… —
Хлам!
Все пустота, коль чувства светлы,
Друг дружке бьются в такт сердца.
Великовозрастные дети,
Нам хорошо и без венца!
Быть может грех! Но как несправедливо…
Не жить мне без его лица!…
Потом, та мимолетна встреча
И глас гусара-подлеца,
Что платье белое обрызгал,
Своей мочой свиньи и наглеца,
Каблук, что попросту согнулся,
О помощи истошный крик
И хаму смерти пожеланье,
Его в карете серой крик…
С Мясницкой дед к ней подошедший,
Безумный, что еврей-старик,
О деньгах, что сгоревших говоривший,
А в полдень с Саввой расстованья миг,
И целый год в душе пожары,
Хоть в монастырь ей на постриг,
Молитвы, слезы, ожиданья
И у колдуньи приворот…
С ума сойти! К чертям ее старанья!
В карьере если бы не поворот…
Пред самой важною особой,
Показ готовить ей всех мод.
У дома прыгнувши в карету:
Моделей дом! -сказавши вдруг,
Арбата мимо, что пристанище поэтов,
На мост Кузнецкий лошадь понесла,
На улицу французами спасенной,
Когда пожаров власть была.
И у игорного большого дома,
Газетчика-мальчишки крик:
Морозов Савва в Ницце сник!
Один трагедии сей миг!
В душе Жужу не стон, а крик…
И на ходу покинувши карету,
уже в руках державшая монету,
На месте том, там, где гусар развязный,
Ее проклятий много слышал разных,
Что севши в серую карету от боли в сердце занемог,
Кузнецкий крик его предсмертный слышал
И в небеса его забрал тут Бог!
Нога девицы подвернулась…
Затор возник из экипажей трех!
В испуге лошадь на дыбы полезла,
Жужу глаза свои закрывши,
Тяжелый вдруг издала вздох…
И экипаж четвертый быстрый красавицу сваливши с ног,
До ею проклятого хама в сей миг отправиться помог…
А вечером того же дня газетчика-мальчишку без дыханья,
Себе городовой повысив званье,
Агенства возле вдруг модельного нашел,
