Лаврентий, хоть и не родной им отец, а заботу о девчонках проявляет, грех жаловаться. Одно плохо: вспыльчив, не сдержан бывает супруг. И часто. Чуть что не по его, за бороду левой рукой хватается, словно вырвать хочет, а правой по столу стучит, и шумит-рычит своим басом.
Вот откуда в этом тщедушном теле такой густой звук?!
Анна Юрьевна, обладая природной опрятностью натуры как в духовном плане, так и в физическом, поначалу от скандалов этих терялась, а потом ничего ― привыкла, где промолчит, где уступит, а где и на своём настоит. Потихоньку, незаметно, а забрала домашнюю власть в свои руки, оставив Лаврентию одну видимость, что хозяин.
Пусть себе грохочет, палит словесами…
Недавно завела Анна разговор об учёбе дочерей, что, мол, неплохо бы старшую из приходской школы перевести в женскую гимназию, а Лаврентий ни в какую:
– Это ещё зачем? Крамол набираться? Вольнодумства?
– Помилуй, Лавруша, ну какого вольнодумства, Лиза ― спокойная девочка, ты же знаешь. Всё ж гимназия побольше-то знаний даёт. Кто знает, как в жизни сложится, вдруг своим трудом жить придётся. Сейчас без должного образования никак нельзя. Не зря же братья твои сыновей учиться заставляют, понимают что к чему. Да и Таше немку-гувернантку выписали, чтоб потом тоже в какое-нибудь хорошее заведение определить.
– А-а-а! ― завёлся сразу Лаврентий, ― хочешь, чтоб я с оглядкой на братьев жил, обезьянничал?! Не бывать тому, своим умом привык пользоваться!
Тут Анна Юрьевна и отступилась ― знать не время ещё для подобных разговоров, переждать придётся, но главное, мысль свою в мужнину голову засунула, пусть теперь её теребит, обдумывает. Глядишь, и созреет, чтоб старшую девочку в гимназию устроить. А там и младшей черёд подойдёт.
Своими преждевременными словами разбередила Анна Юрьевна старую болячку мужа. Потаённую и редко кому видную. Лаврентий, хотя сам был среди братьев старшим, давно уже на них оглядывался, без конца себя с ними сравнивал, то с обеими сразу, а то по отдельности к каждому примеривался.
Так получилось, что он, получив от предков в наследство недостаток инициатив, вялость воли да упрямство в характере (всё лучшее ― предприимчивость, азарт, ясный ум ― Гришке досталось, ну и Ивану, правда, в меньшей степени) учиться не пожелал. Зачем ему какое-то специальное образование, когда все расчёты и так может в уме вести, без единой ошибки. Главное, считал он, это опыт. А то что не попал в купцы первостатейные, так ему этого и не надо, пекарни с лавкой достаточно.
Хотя попытки были.
Когда отец, уходя от дел, выдал каждому капитал для самостоятельной торговли, решил Лаврентий, чтобы как-то выделиться, жилку коммерческую показать, магазин открыть с заморскими товарами, изысканными и редкими, каких ни у кого нету.
Братья отговорить пытались, мол, для уездного города такой магазин не нужен, знатоков тонких заграничных вин и прочих излишеств раз-два и обчёлся. Не рискуй, говорили они, торгуй лучше тем, что всем нужно ― сахаром, мукой или солью.
Но Лаврентий упёрся и большую часть средств вбухал в дорогой колониальный товар, явно переоценив спрос местного населения на подобные изыски. Прогорел быстро, даже года не продержался. Помощь ни от Гришки, ни от Ивана не принял, хотя они не раз предлагали, вместо этого на остатки от наследства небольшую пекарню завёл и лавку при ней. Тем и живёт. На лицо мрачно-горделивое выражение повесил, внутри обиду затаил. На всех сразу. И на жизнь тоже.
