– И да, и нет. Нет, потому что я писал не про целую нацию, а про тех, кого знаю. Английские шахматисты (Уотсон протянул руку в сторону анализирующей троицы) – джентльмены.
– А немцы?
– Ну а вы когда-нибудь видели опаздывающего немца? Мне не довелось. Ни среди шахматистов, ни вообще – Уотсон повернул голову к картежникам – Герхард, ты когда-нибудь опаздываешь?
– Найн
– А русские у вас получается все гордые?
– Это не у меня получается, это так и есть на самом деле. Очень гордые люди. Я не знаю, что должно произойти, чтобы вот – Уотсон указал на москвичей – Русский с протянутой рукой просил милостыню на улице Гастингса.
У Слонова лицо вытянулось, глаза округлились, а Гриша сильно покраснел. Уотсон спросил:
– Что скажете, молодые люди?
Невежливо молчать и Гриша ответил:
– Да. Я не представляю себя с протянутой рукой на улице Лон… на улице Гастингса.
– Да – выдавил из себя Владислав.
– Спасибо Влади. Но мистер Уотсон, мои вопросы еще не закончились.
– Сейчас продолжим. Ричард! – он протянул руку в сторону анализирующей троицы – Тебе пора, не выспишься.
Бишоп резко повернул голову, но посмотрел не на своего учителя, Уотсона, а очень зло прострелил глазами Гарова. После этого встал и подчеркнуто вежливым тоном сказал своему другу Алмонду:
– Пошли, Грег. У мистера Уотсона новый любимчик. Спокойной ночи!
Поднялись вместе с Алмондом и ушли. Перед тем как закрыть дверь сквозь проем еще раз зло посмотрел на Гришу.
– Ну вот! Мистер Гаров, это он к вам меня так ревнует. Еще, не дай Бог, подумает, что я вас буду готовить к партии с ним. Что скажешь Босвел?
Сосед Пауэра нехотя вытащил изо рта сигару:
– Да, Ричард парень впечатлительный.
Пауэр как всегда решил пошутить:
– Для шахмат самое главное, что без драки.
Босвел попытался конкурировать с Пауэром в чувстве юмора и как обычно не очень ловко:
– Бишоп – джентльмен, да и потом разве можно допустить, чтобы побили нашего гостя из Москвы.
Слонов в стороне не остался:
– Ну, кто кого побил бы вопрос спорный.
Точку в дискуссии поставил хозяин:
– Вот видите, Барбара, живое подтверждение моих слов.
Не успела журналистка о чем-либо спросить, как игравшие в карты тоже собрались уходить. Причем попрощались один по-немецки, второй по-французски, а третий на каком-то неизвестном наречии. Уотсон каждому ответил на его языке. Остальные просто кивнули.
Когда дверной колокольчик прозвонил за последним ушедшим, журналистка снова взяла инициативу в свои руки:
– Мистер Уотсон, еще я хотела бы покопаться в прошлом. Ведь вы прошли войну, лагерь.
– Ваш вопрос… ну это к турниру не относится.
Увидев недовольство на лице друга, Пауэр тут же вступился и как всегда шутливой форме:
– Мистер Уотсон хотел сказать, что это так же вовремя, как если бы вы, кушая ростбиф, обсуждали достоинства пудинга или яблочного джема. Наш друг Босвел так и делает и вот результат – и он показал на огромный живот Босвела. Рассмеялись все, а толстяк Босвел больше всех.
– Если вас так уж интересует эта тема, – хозяин перевел беседу в серьезное русло – Поднимите газеты, журналы. Я столько об этом уже говорил, что новое вряд ли вам расскажу. О книге, о шахматистах, пожалуйста. На время турнира мое внимание только шахматам.
– Странно мистер Уотсон. Но сегодня я не видела вас в турнирном зале.
– Сегодня Воскресенье. Тур начинался утром, а я в это время в церкви был.
Показалось, что журналистка потеряла интерес к собеседнику, но вдруг напоследок возник вопрос:
