Битва за Лукоморье. Книга 3 - страница 59

тесаной кровли пестро раскрашены, охлупень [13] увенчан причудливым коньком-башенкой. Деревянные полотенца кровельных подзоров [14] тоже богато украшала резьба – тонкая, кружевная, узорчатая. Только вот всю эту красоту неведомые хозяева давненько не подновляли. То, как обветшала снаружи избушка, кидалось в глаза уже издали. Крыльцо и высокая труба у конька покосились, ставни покривились, краска и на них, и на крыше потускнела и местами облезла. По нижним венцам густо пополз лишайник, испятнав разводами потемневшие бревна. Деревянные чешуйки-лемехи, устилавшие крышу, кое-где почернели, тронутые гнилью.

– Уж не лесовик ли тут живет? – без тени обычной усмешки предположил Василий.

– Или колдун какой, – подалась вперед в седле Мадина, с подозрением разглядывая лесные хоромы.

Удивляло, что рядом с избой не виднелось никаких построек. Ни коровника, ни конюшни, ни амбара, ни сенного сарая. Даже собака, когда они выехали на поляну, из-под крыльца не забрехала.

Серко нерешительно переступил с ноги на ногу и опять коротко и тревожно заржал. Бурушко чутко повел ушами и прижал их к голове. Воевода огладил напряженную потную шею коня и ощутил, как по ней пробежала дрожь.

«Мне тут не нравится, – великоградец едва ли не кожей чувствовал, как не доверяет Бурушко этому месту. Как хочется коню объехать, будь его воля, поляну с избой десятой дорогой. – Тут совсем странно. Душно. Плохо».

– Опасность чуешь? – быстро уточнил Добрыня. – В избе? Или поблизости?

«Не знаю. Не пойму, – конь мотнул гривой и зазвенел уздечкой. – Само место плохое. Давит».

Снова с хрипом застонал Терёшка, которого поддерживал в седле, прижимая к себе, Казимирович. И воевода разом отбросил сомнения. Багника бояться – на болото не ходить. Несмотря на беспокойство дивоконей, избушка не выглядела зловещей, а парень того и гляди умрет у них с Василием прямо на руках. Вон, весь уже снеговой, смотреть страшно.

– Ничего. Нас тоже просто так с кашей не съешь, – Добрыня послал коленом Бурушку вперед и коротко бросил побратиму: – Будь наготове, Вася.

Конь седоку подчинился, пусть и нехотя. Захрустела под стальными подковами чахлая черная травка, неожиданно оказавшаяся ломкой, как тонкое стекло. Бурушко, дернув ноздрями, с отвращением захрапел, а у Добрыни вдруг промелькнуло в голове: что-то про такие поляны с такой травой, будто обугленной и в стекло спекшейся, он когда-то от кого-то слышал. Или читал где-то… в той самой книге о диковинах Иномирья, что ли?.. Но тут заскрипела дверь избы, и воевода эту мысль из головы выбросил, так и не додумав.

Молодке, показавшейся на крыльце, на вид было примерно столько же лет, сколько и Мадине – не больше двадцати пяти. Казимирович про таких любил говорить: «Есть за что подержаться». Статная, ладно сбитая, волосы убраны под нарядно вышитую бисером кичку, какие носят замужние женщины.

При виде суровых незнакомцев в кольчугах, при оружии и верхом на громадных богатырских конях, молодка ахнула и застыла в дверях, прижав руки к пышной груди.

– Здрава будь, красавица, – приветливо обратился к ней Добрыня. – Прости, коли напугали. Мы в столицу едем, по государеву делу, да заплутали в вашем лесу и с пути сбились. А с парнем нашим вон беда стряслась, лекарь ему нужен или знахарь.

Незнакомка и сама уже поняла, что с мальчишкой неладно. Лицо ее вмиг смягчилось, стало участливо-обеспокоенным, и она торопливо сбежала с крыльца.