– Не, главное, понимаешь, никто же толком не знал, что нам выплата положена… Мне вот откуда знать? Я работаю по шестнадцать часов. У меня нет времени читать договоры. Вернее, мы же перезаключали договор в марте. Там уже, знаешь, напсихуешься, не читаешь всё до буквы.
Я перестал записывать и слушал из вежливости, подбадривая Игоря хмыканьем. Рассказав ту же историю по кругу, Игорь пошёл на третий заход.
– Если бы людям сразу сказали про страховки, мы бы не тратили время. Я бы лично забрал деньги.
Я перестал хмыкать и стал искать место в плотном частоколе Игоревой речи, чтобы обозначить своё понимание вопроса, но Игорь распалял себя всё сильнее.
– Игорь, Игорь, Игорь, – беспардонно заглушил его я. – Игорь, я понял ваш вопрос…
Он на секунду примолк, но тут же включился снова:
– Максим, да я, собственно, и хотел просто сказать, что дело же не в том, что мы там кому-то насолить хотим или лишнего взять, но, извините, если страховая содрала с застройщика миллионы, понимаешь, миллионы, а теперь просто нам показывает кукиш, знаешь, мы это так не оставим…
И снова завёл шарманку про слушания и коттеджи, разбавляя историю новыми подробностями. Человек из прокуратуры сообщил Игорю, что один из участков купил посаженный в СИЗО вице-мэр.
– Игорь, – не вытерпел я. – Всё, я понял, мне нужно работать.
Моя речь наслаивалась на его, потому что Игорь, по-моему, держал трубку у рта и не очень слышал ответы. Всё же какие-то вибрации заставили его сделать паузу, но лишь на секунду.
– Я вас понял, Максим, – продолжил он. – Я просто за рулём еду, мне не очень удобно говорить, слушайте, если вы будете писать, то пишите как есть, потому что я, например, только из вашей статьи узнал, что нам положены какие-то выплаты, а это, оказывается, по закону так…
Я расхаживал по ньюсруму взад-вперед под недовольные взгляды Арины. Наконец, я сказал отчётливо:
– Игорь, извините, у меня важное дело, – и сбросил звонок.
Несколько секунд я пытался вспомнить, чем занимался до звонка Игоря. Времени на Филино уже не оставалось. Я сел гуглить возможные причины запора у слонов.
Скоро вернулась Неля.
– Звонила Гавриловой, директорше зоопарка, – раздражённо сказала она. – Ей больше не звони. Стерва какая-то. Разговаривала со мной, как со школьницей… Короче, она категорически против стрима. И к слону нас подпускать не хочет. Вот, дала телефон ветеринарной службы зоопарка. По-моему, там не о чем писать. Я убежала. У меня с начальником ФАС встреча.
Алик, услышав разговор, приоткрыл дверь своего аквариума и крикнул:
– Макс, давай срочно заметку.
– Так надо выяснить, что случилось, – нехотя ответил я.
Неля перекладывала вещи на своём столе с такой нервозностью, словно и её тоже мучил запор. Покидав их в сумку, она пошла прочь из ньюсрума. Алик наставлял меня:
– Ты пиши со слов Петровича, потом делай приписку «следим за ситуацией». Запускай онлайн. И обновляй информацию почаще.
Он прикрыл дверь, оставив меня наедине с чистым документом, в шапке которого я написал:
«Слон и запор: самый крупный обитатель городского зоопарка не может…»
Требовался глагол, но ничего лучше «нагадить» не подходило, поэтому я переформулировал:
«Отравился бананами: слона в городском зоопарке мучает запор».
Я даже не знал, едят ли зоопарковые слоны бананы. Я поправил заголовок:
«Слабительное для слона: у любимца детей возникли серьёзные проблемы со стулом».
