К сожалению, истинное в литературе, в искусстве люди не сразу распознают в полной мере, а только – по итогам затрат энергии и разума на него, только тогда, когда срабатывает накопленный в них опыт…
А опыт – был. Опыт – родная наша литература. Это – Брюсов, Блок, Маяковский, Есенин. Опыт – Николай Тихонов, Владимир Луговской, Александр Прокофьев, Борис Ручьев, Павел Васильев, Алексей Недогонов, Василий Федоров.
Василий Федоров – поэт устремленный, не боящийся высоты вдохновения, высоты страсти, находящийся постоянно в рабочем ритме. За многие годы моей любви к его прекрасному творчеству я не заметил ни разу, чтобы талант Василия Федорова где-то «затормозился», «впал в кризис», как часто говорят.
Василий Федоров – мастер. Мастер большой и своеобычный, сильный и резкий:
Я ночь люблю
За темноту ее,
Когда ни звезд
И ни луны при этом;
Люблю ее за то,
Что в жажде света
Сильней горит
Сознание мое.
Стихотворение сразу же делит мир контрастно: свет и тьма.
***
Как-то давно мне попалась в руки небольшая книжечка стихов Василия Федорова. Помню, было это летом, сел я в перерыв у мартеновских ворот и начал читать. Читал, строго всматриваясь в слово, вникая в смысл. Первое чувство – удивление: новое имя, незнакомое мне, а стихи наполняют душу чем-то родным, близким, дорогим:
Скрипят нагруженные снасти,
В корму волна сердито бьет…
Купец Никитин Афанасий
Из дальней Индии плывет.
И вот я уже читаю вслух, сквозь лязг могучих кранов, гул раскаленных печей мартена. Я почувствовал, что мне близки эти строки. Стихи той поры, которые бесконечно мелькали в печати – об американских небоскребах, об африканских шаманах, о французских черепаховых супах и отбивных, – мне сильно надоели. Хотелось свежести, солнечности, родины – ее снегов, ее дождей, ее очищающих гроз:
Там где-то Русь,
Там Волги плесы,
Там Тверь!
Сродни морокой воде,
Соленые скупые слезы
Сбегают к русой бороде.
И тогда казалось, что эта американо-африканская «кочевая лирика» не даст пробиться – через свою жирную и мокрую зелень неконтролируемой бурной растительности – нежному родному березовому побегу, тихому грустному шелесту листвы…
Но плывет Афанасий Никитин домой. Волнуется. Радуется. Плачет. Речь материнскую почти забыл:
Волнуясь, шепчет пилигрим:
– Аллах рагим… Аллах керим..—
Но вот
Нога земли коснулась,
И, словно к берегу прибой,
Речь русская к нему вернулась
И полилась сама собой.
Так это было давно! Но светлы мои чувства того часа и по сей день. Как будто я сам возвратился на Родину. Как будто это я почти забыл материнский язык… И пробудилось во мне что-то такое, чему нет названия: сильное, доброе, святое, неодолимое!.. Уж не любовь ли это, не верность ли всему тому, что породило тебя, вырастило, обогрело?
Немного у каждого из нас, пишущих, есть любимых учителей, кто когда-то подал нам руку. У меня таким учителем был Василий Дмитриевич Федоров. Я с благодарной радостью говорю об этом. Ведь уважать идущего впереди – ясная и благородная радость!
Даже время не отдалило моего юношеского отношения к поэту.
И я хорошо понял:
Пусть одинаков сорт,
Пусть цвет, похоже, красный,
Но разная земля —
И вкус у яблок разный.
И еще я понял тогда, как нелегка и как горька стезя поэта. Ведь поэт – мука, протест, бессонница, бунтарство и только иногда – торжество!..
Поэт – не только готовая поэма, готовая книга. Поэт— ежедневная напряженная доля, ежечасная совестливая тоска-укоризна. И, наконец, яростная борьба за свое призвание, за свое достойное место.
