– Ты, наверно, меня совсем не любишь? – который раз упрекала она.
На что Фрэнк улыбался и нежно трепал её за розовую щёчку.
– Конечно, люблю. И вряд ли что-либо изменится.
Эмма утешалась, воскресала всем телом, а душа её улетала в далёкие просторы счастья. С невообразимым рвением она стремилась жить только для него, делать всё возможное для его комфорта и наивно думала, если любить его так сильно, как вообще никто никогда не любил, он тоже будет счастливым. Она не испытывала стыда за чувства, которые делали из неё пленницу. Ей захотелось воздавать ему элегии, быть для него несокрушимой опорой. Она осознанно подчиняла духу свою плоть. Фрэнк был для неё подобен Богу. Она приходила в восторг, когда массировала его плечи, а он листал "Star", и сердце её заходилось от мысли, как приятно ему ощущать её неиссякаемую любовь.
В выходной день, следуя за ним ласковой кошкой, она устраивалась в гостиной, где Фрэнк читал, и забиралась к нему на колени, а потом сворачивалась чуть ли не клубочком на его груди. Тогда её душевные раны затягивались рубцами прощенных обид, и дул ветер легкого спокойствия. Она гладила его руки, сидя в ногах супруга на подушке; покрывала его небольшие, с виду неуклюжие пальцы страстью своих нежных губ. Фрэнк с умилением глядел на неё, улыбался уголком рта, проводил рукой по щеке. В неугоду Эмме, для которой вечность рядом с ним – один короткий миг, долго в скованном положении он просидеть не мог.
– Поднимайся! Пройдёмся по саду, – говорил Фрэнк, поцеловав её в лоб.
– Разве тебе плохо здесь? – удивлялась Эмма. – Там ведь садовники, слуги и Лоусены, я не смогу тебя обнимать у них на глазах.
– Мы итак обнимаемся с полчаса. Пойдём подышим воздухом? Посмотри, как светит солнце.
– Ты хочешь от меня отделаться, да? – соленая влага на глазах Эммы была на подходе; она, не отрываясь, глядела на него. – Я тебе надоела!
Эмма отвернула голову, а по щекам покатились слезы. Фрэнк аккуратно поднял её за плечи.
– Ну что ты, родная!
Он привлёк её к себе. Она не поворачивалась лицом. Досадная обида гремела грозой в её душе. Почему он такой бесчувственный? Неужели не понимает, что она жаждет отдать ему каждую минуту своего существования? Хочет оставаться наедине, а на улице повсюду люди?
– Ты меня совершенно не ценишь! Моё сердце рвётся от любви, а тебе всё равно! Ты постоянно работаешь, учишься, а я заперта дома и только и жду наступления субботы. А тебе даже один выходной со мной в тягость!
– Может, я и правда суховат, не умею проявлять свои чувства, как ты, и не раскидываюсь признаньями. Но моё сердце принадлежит тебе с самого первого дня.
Она устремилась лицом к нему, а глаза ещё потопляли буйные слезы, сквозь которые просочилась радостная улыбка.
– По-настоящему любишь?
– По-настоящему!
– Сильно-сильно?
– Да, очень сильно.
Её снова опутывали сети наслаждения до тех пор, пока слова – уверения Фрэнка в ответных чувствах не гасли в её памяти. И тогда снова в каждом поступке Фрэнка она видела оправдание, что он меньше привязан к ней, чем она к нему. Это её оскорбляло.
"Какая же я несчастная! Он точно меня не любит! Не любит… – обречённо бормотала она после того, как Фрэнк поцеловал её один раз перед ужином вместо желаемых десяти. Эмма не понимала, почему Фрэнк не изобилует чувствами. Она тянулась к нему губами при всякой возможности. Фрэнк был скромен и сдержан, а Эмма – ненасытна. Ей было в удовольствие прижиматься к нему ночью, а Фрэнк старался незаметно отстраниться, когда она засыпала.
