Сейчас я ощущаю себя так, будто после долгого сна у меня наконец глаза открылись. Какая же я дура! Может мама меня сюда и заманила, сказав, что в городе Исаева и Лизы не будет? Но зачем? Сестра детей на дух не переносит, да и она эгоистка, ни за что не допустит, чтобы ее мужчина любил кого-то, кроме нее самой. Или… маму совесть замучила? Поэтому вдруг Богдан оказался в том месте в такое подходящее время?
Фыркаю недоверчиво под нос. Сама этой версии не верю. Впрочем, плевать сейчас на это все. Сейчас главное совсем другое, с остальным буду разбираться потом. Телефон я незаметно, конечно, выкинула, но не факт, что Максим поймет все правильно. Надо еще что-то…
- Снежана? – раздается приглушенный голос со стороны прихожей.
Зажмуриваюсь и стискиваю кулаки. Я этот тембр из тысячи узнаю, будь он проклят. Исаев явился. Меня такая злость берет, что я едва зубами не скриплю. Приехал, привез первой жене еду, а потом ко второй побежит. Султан, мать его.
Выхожу в прихожую, бегло осматриваю ее. Помещение все заставлено коробками, игрушками, какими-то пакетами. Мой взгляд перемещается с них на Богдана – он как раз заносит из тамбура последние пакеты, забитые, похоже, едой, и закрывает дверь. Молча прожигаю в нем дыру.
- Это стульчики для кормления, - как ни в чем не бывало, поясняет Исаев, тыкая на две продолговатых коробки, - сейчас разденусь и соберу их.
- Вижу, что стульчики, - цежу я и складываю руки на груди, - что, серьезно надолго решил меня здесь оставить?
- Могу унести, если тебе удобно без них детей кормить, - вместо ответа набычивается он.
Мы сверлим друг друга недобрыми взглядами. Богдан ведь прекрасно понимает, что мне тяжело справляться одной с близнецами и даже кормить их не так удобно сейчас, как с этими треклятыми стульчиками. Не говоря уже о том, что сажать их на обычные просто небезопасно – они ведь постоянно на что-то отвлекаются и рискуют свалиться вверх тормашками.
- Богдан, - имя почти бывшего мужа из моих уст сейчас звучит тяжело и весомо, без каких-либо ноток радости, что были раньше. Хватит. Я больше не позволю собой пользоваться или помыкать.
Исаев вскидывает подбородок выше, пробивает глазами хищно.
- Пошел. Ты. – Произношу раздельно и с внутренним удовлетворением наблюдаю за тем, как лицо мужчины вытягивается от удивления.
- Что ты сказала?
- Я сказала: пошел ты, - даже договорить ему не даю, - со своими стульчиками, игрушками или что ты там еще припер. Можешь тащить это все своей Лизе, с которой вы весело кувыркаетесь до сих пор, и задаривать ее. Готовиться к будущему совместному ребенку, если он будет.
- Не будет. Я больше не могу иметь детей.
Кажется, признание дается Исаеву нелегко.
- Какая жалость, - хмыкаю я.
Это неправильно, но я ощущаю внутреннее удовлетворение. Бумеранг все-таки существует и прилетел обидчику прямо в его наглую морду.
- Я и не ждал от тебя сочувствия.
- А ты его заслужил? – иронизирую, - После всего, что сделал?
Исаев хмурится, трет переносицу.
- Послушай… я поступил как настоящий козел, это правда. Я не прошу меня простить, знаю, что это невозможно. Просто… давай хотя бы ради детей все решим более-менее мирно.
- О, как благородно! Ты говоришь это, а потом угрожаешь отнять их!
- Ничего этого не будет, если мы договоримся полюбовно.
- Полюбовно, по-твоему, это как? Я должна оставить своих детей тебе на воспитание и быть рядом с ними приживалкой? Чтобы, если твоя левая пятка захочет или Лиза надоумит, ты меня сразу же выставил из дома?
