Леночка не хотела соглашаться:
– Да она ничего не успела, какая там программа!
Мне не хотелось вдаваться в философские дискуссии, у всех из нас была слишком разная подготовка, но и промолчать было бы не хорошо, фраза звучала как вызов Создателю.
– Программа, возможно, распространяется не на одну жизнь. Возможно, душе не хватало именно этого опыта. Но, скорее всего, срок пребывания души на Земле закончился именно сейчас, и никто ни в чем не виноват. А наше человеческое сознание не дает с этим смириться. Медицина у нас лечит тело. А тело подает признаки жизни. Значит, нужно их поддерживать.
Надя сказала то, о чем я уже давно думала, но боялась произнести:
– А вдруг это не медицина, а мы насильно удерживаем остатки жизни в безнадежно больном теле?
Все посмотрели на меня. Что это? «Ты начальник – ты и решай?» Они давно уже могли обойтись по работе и без меня, и обращались ко мне только в нестандартных ситуациях. Ситуация была, конечно, нестандартная. Но было в их ожидании значительно большее. «Ты – старшая». «Тебе принимать решение». «Интересно, как ты поступишь». И «мы здесь ни при чем» тоже было. И безграничное доверие.
Я смотрела на них, а они на меня. Они ждали и не отводили взгляды. Я встала и подошла к окну. Буклет с вложенной в него фотографией лежал в углу на подоконнике. Я стала молиться. Господи, прости меня за то, что не могу понять волю твою. Будь милосерден! И если милосердие твое совершит исцеление, да будет так! Если ты считаешь, что милосерднее прервать мучения плоти, пусть будет по-твоему. Прошу, если это так, пошли мне знак. Я взяла буклет и почувствовала жар в державшей его руке. Господи, принимаю волю твою! Я достала из буклета фотографию. Девушка улыбалась. Она была счастлива и красива необычайно. Но это была фотография мертвого человека. В ней не было энергии. Я взяла буклет и выбросила в мусорное ведро. Им нельзя больше пользоваться.
А вдруг кто-нибудь на помойке подберет? Или уборщица, увидев молитву на листке бумаги, не выбросит? Лучше бы его порвать на мелкие куски. Но рука не поднималась. Было в этом действии что-то ритуальное. Как будто я добивала больную. Я закидала буклет макулатурой, взяла фотографию и, уже собравшись с силами, подошла к девчонкам, сгрудившимся у Ленкиного стола. Все настороженно молчали. Я положила на стол фотографию.
– Смотрите, какая хорошая фотография. Она здесь такая красивая. И абсолютно счастливая. Некоторые люди ухитряются прожить жизнь и ни разу не почувствовать себя счастливым. Запомним ее такой.
Людмила заплакала:
– А что с фотографией делать?
Лена предложила отдать ее мужу:
– Это с компьютера, снимали на Новый год. У него такой может не быть.
Ее все поддержали. Больше на эту тему мы не разговаривали. Вообще долго не разговаривали. Все чувствовали себя соучастниками и переживали, каждый в одиночку.
Через два дня она ушла из жизни окончательно. И никто из нас не вспоминал вслух о том, что мы сделали. Возможно, девчонки никогда до конца не верили в связь наших действий с происшедшим, возможно, – щадили меня. Скорее всего, – второе. Потому что ответственность всегда лежит на том, кто принимает решение. Я горевала вместе со всеми. И все же мне было легче, потому что я знала: такова воля Божья. Я не стала акцентировать на этом внимание остальных. Люда понимает это не хуже меня, а для других и так мистики предостаточно. Нельзя слишком сильно давить на окружающих своими представлениями о жизни и смерти, когда они к этому еще не готовы.
