Дышать в помещении тяжело. Слишком жарко, слишком пахло едой, слишком громко играла музыка. Я извинился, взял воду и унес ее в машину. На заднем сидении на самом деле стояла черная спортивная сумка.
«Довольствуется она малым… То же мне минималистка!» – хмыкнул я и, не закрывая двери, уселся на край сидения и дышал так рвано и жадно, словно боялся не надышаться родным теплым цветочным ветром.
– Отдыхаешь? – спросила появившаяся через какое-то время Тоня. Она достала из бардачка книгу и убрала листок в ее середину.
– Дышу.
– Надышишься в дороге. Поехали.
Я в немом повиновении захлопнул за дверь и пристегнулся, отрезал последний путь отступления. С непониманием и болью в сердце смотрел на то, как медленно удалялась моя родная деревня, пока машина разгонялась на трассе, и удивлялся тому, как быстро случилось это расставание. Всего-то несколько минут, а дома уже нет. Он уже где-то далеко, словно в прошлой жизни, хотя всего в нескольких километрах. Так близко, что недосягаемо.
– Поздравляю, – вдруг сказала Тоня, когда мы уже минут десять неслись в сторону бесконечности.
– С чем?
– Ты первый не сбежал после приветствия. Обычно люди уходят после встречи на вокзале.
– А были и другие? – сначала безразлично поинтересовался я, а потом, как только понял, что спросил, словно отмер и сказал уже громче: – Так, подожди. Другие? Ты еще кого-то возила?
– Не возила. Никто не согласился со мной ехать.
– Так значит, я первый потерпевший буду? – не пытаясь шутить, спросил я.
А Тоня вдруг улыбнулась. Почти так же, как улыбались и все люди на Земле.
– Первый испытуемый.
Глава VI: Кофе и неприятные встречи
Мы ехали без остановок почти три часа, а как будто и не сдвинулись с места. По обе стороны все так и тянулись бесконечные поля овса и ржи, а вдали темнели крышами домики и дачи, окруженные огородами.
Статичная и неизменная красота родного края. Таким я его и запомнил.
Тоня молчала, не моргая смотрела в даль. Она держалась за руль одной рукой, увешанной серебряными браслетами, а второй поддерживала голову, запустив тонкие пальцы в волосы.
Мама звонила несколько раз, но я отписывался: все хорошо, перезвоню перед сном. Знал, лучше бы ответить. Но я был взбаламученный и не хотел, чтобы это вдруг услышали. Пусть в письменных воспоминаниях об этом дне для всех я буду смелым и взрослым. А с настоящими как-нибудь разберусь.
Как же я разозлился, когда увидел, что снова до меня добивалась мама. В пятый раз за полчаса. После того, как мы уже переписывались и все обговорили.
– Да блин, сколько можно? – Я сбросил.
Вдруг Тоня, до этого хранившая вид мраморной глыбы, спросила каким-то очень странным, почти заботливым, тоном:
– Ответь, зачем сбрасывать?
Я злобно на нее зыркнул.
«Тебе-то какое дело?» – подумал я.
– Не могу палиться. Я же типа в поезде. А никаких «чучух» не слышно.
– Насколько я помню, в поезде не очень слышится этот твой «чучух». Внутри достаточно тихо, – ответила Тоня после долгого молчания.
– А ты так часто ездила на поездах?
– А я, по-твоему, не могу ехать на поезде?
Она все еще смотрела вперед. Сосредоточенная, погруженная в мысли, будто и не человек вовсе. Мне казалось, что Тоня, чей профиль красиво обрисовывался солнечными лучами, ставшими за полдня уже какими-то совсем сливочными и мягкими, никогда бы не заговорила со мной просто так. Это не для нее, нет. Тоня могла разговаривать только с тишиной.
