Я выкатил на проселочную дорогу велосипед, засунул телефон и деньги в карман шорт и покатился по улице, оставляя наш одноэтажный дом из яркого красного кирпича позади. Я пролетал дома и огороды. С каждым встречавшимся по пути человеком здоровался механическим кивком головы, чтобы знакомые, которые составляли все население деревни, не посчитали меня невоспитанным.
На улице людей немного: все-таки жарко. Тетя Марина сидела на лавочке перед домом и перебирала яблоки в пластмассовых ящиках. Дядя Женя обделывал колодец на участке и громко ругался, когда у него что-то не получалось. Дети тети Оли носились по полянке и стреляли друг в друга из водяных пистолетов, а визги их было слышно и за деревней.
Я улыбался. Я знаю их, а они – меня. Все-таки приятно быть частью чего-то.
Наша деревня закончилась с присыпанной щебенкой дорогой, которая упиралась в поле повернутых к солнцу подсолнухов. Одна дорога вела к трассе, вторая – в соседнюю деревню. Жара уже не ощущалась, а ветер гладил волосы прохладными пальцами. Я уже и забыл о маминой хлебной просьбе. Скорее всего, ей просто хотелось вытащить меня на улицу: хлеба-то у нас навалом.
По проселочной дороге поехал к пруду. Ноги упорно крутили педали. Может, думал я, хотя бы они найдут приключения на пятую точку, весь год протиравшую стул за школьной партой, но так и натершей себе никаких мало-мальских успехов.
Ветер пах сухой травой и цветами. Он был горячий словно намоченное в кипятке полотенце, приятно покрывавшее лицо теплыми прикосновениями.
Я смог остановиться только у склонившейся к пруду печальной ивы, в ветви которой соседские девочки вплели какие-то записочки. Привалил велосипед к дереву и улегся на траву.
Я всегда любил вот так валяться, и даже не безделье радовало, а спокойствие. Облака лениво проплывали по голубому небу, а с полей добирался аромат свежескошенной травы. По другую сторону пруда бродили пятнистые коровы и сонно мычали.
Я глядел на все вокруг, узнавая каждое шевеление травинки. Все вокруг – мое, собственное, отмеченное сотнями взглядов.
Кажется, мне написал Костя, а я что-то ответил. Но мысли занимали только размышления о Тоне.
В глубине души и понимал: если объяснить родителям сложившуюся ситуацию, они отпустят меня в Москву. Они у меня легкие на подъем, брата с полпинка отпустили на другой конец России к девчонке, которой он и не видел вживую. Тем более, у моей деловой мамы в Москве жил брат, которого я видел всего один раз в жизни. Но это неважно. Куда важнее, что устроить ребенка в столицу нашей необъятной престижнее, чем отправить чадо в соседний город, где карьерного роста как у огурцов в жаркое лето. «Москва – город возможностей», – весь одиннадцатый класс твердила мама, пусть и не уточняла, каких именно. В Москве хорошо. Вот только вряд ли родители бы отпустили меня в такой дальний путь на машине, да еще и с незнакомой девушкой.
«Ложь во благо – не ложь, а благо», – по-умному говорил когда-то мой брат. Оставалось правильно солгать.
Я знал, что не глупец – за плечами осталась школа, оконченная с золотой медалью, хорошие результаты экзаменов и ум, пусть и несравнимый с выпускниками столичных гимназий, но вполне себе сносный, если верить учителям. Ни взлетов, ни падений: я учился спокойно и без труда. Медаль лежала в коробке с мамиными украшениями, в ящике стола пылилась целая стопка похвальных листов и грамот. Но ни одно из полученных достижений мне, как бы ни вешали мне на уши лапшу учителя, не пригодилось. В ближайшем университете не оказалось бюджетных мест на нравившиеся маме и папе специальности. Тратить родительские деньги не хотелось еще больше.
