Хотя какой он теперь полицейский?! СМАКОвский он теперь. И пельмени с рыбой умял аж три порции. Продавец азиатского деликатеса даже восхитился Климом. Не каждый с таким острым угощением справится, похвалит да ещё и добавки попросит. Кроме слащавой внешности прожорливость оказалась второй чертой, которая мне понравилась в ковбое. А сварливый нрав и некоторая склочность не понравились. Ныл мужчина слишком много, проще говоря.
– Ты говоришь так, будто он живой, – недовольно проворчал Иствуд, кутаясь в плащ и вглядываясь в небо.
– Отчасти. Если ты не понравишься Городу, тебя исключат из СМАКа.
– Да я только счастлив буду! – нудный бубнёж мне в ответ.
– О, от нас просто так не уходят. В основном только на тот свет.
***
– Что? И как часто гибнут ваши сотрудники? – Иствуд попытался вырвать локоть. Но я не отдала. Мне опора нужна, поддержка! Должность моей подставки для левой пятки ещё свободна, ковбой, претендуешь? Нет?
– На моей памяти ни разу, – и ведь даже не соврала. Я была без сознания, когда погиб Меркулов. И старалась не вспоминать эту историю.
На деревянном мосту остановилась, порылась в сумке. Как обычно не нашла ничего, кроме бездонной чёрной дыры, пожирающей мои вещи.
– Есть железяки? – спросила у Клима.
Мужчина покачал головой, пришлось рыться усерднее. У меня всегда валялась мелочь на такой случай. Вот только поймать её было сложно. Наконец, выудила рубль, проверила год, этот дух любил посвежее, и бросила фигурке зайчика, застывшей на деревянном пеньке посреди Кронверкского пролива. Метко попала ему прямо по лбу, монетка отскочила и булькнула в воду.
Зая выругался на чистейшем русском матерном и обиженно потёр ушиб лапкой:
– Проходите! Но желание не исполню, монетка упала.
– Спасибо, Арсений! Не отморозь хвостик! – улыбнулась ушастому, а Клим недоумённо уставился на меня. Я показала на зайчика. – Расслабься, позволь Городу показаться тебе.
Мужчина оперся руками на перила, широко расставил ноги и прищурился, а ветер разметал полы его плаща, превращая Иствуда в ковбоя городских джунглей: в настоящего героя боевика. Шарф выбился из ворота, короткие волосы встали дыбом. Мечта и образец идеального мужчины. Интересно, он сдал семя в пробирке? Тут двоякая ситуация: внешний генофонд плодить надо, а вот внутреннюю дурость не стоит. Что за глупости в моей голове плодятся при виде Клима, мать его, Анатольевича?!
– Не вижу ничего, но голос слышу, – Иствуд перегнулся через ограду. Чёрные воды пролива нервно плескались о постамент скульптуры, брызги долетали до серого хвостика.
– Припадочный он у тебя какой-то, – зайка покрутил лапкой возле уха.
Я прыснула в кулак, сдерживая смех, и потащила новобранца в крепость.
«Голосом духов глаголет истина!» – как любил повторять Дизверко.
– Арсением зайчика зовут в память о финском названии острова «Енисари». По легенде, спасающийся от наводнения заяц прыгнул на сапог Петру I, сразу же, когда тот сошёл на берег из причалившей к острову лодки. После этого случая остров стали именовать «Заячьим», – пояснила Климу.
Но он меня не слушал, косился по сторонам и шарахался от людей. Действие успокоительного должно было продлиться дольше. То ли доза оказалась маловата, то ли нервы у ковбоя совсем дряхленькие.
На площади перед собором я сосредоточилась, сжала в правой ладони счастливую десятирублёвую монетку, подаренную Чижиком-Пыжиком, прислушалась к ветру, радостно лохматившему мои волосы и зовущему с собой в подворотни, и позвала Ангела.
