Боарикс - страница 20

Родий, согласно кивнув головой и посуровев, заговорил о другом:

– Ты, дядя Грива, всерьёз, похоже, мыслишь, што буртасы аль булгары на энтом берегу нас не достанут?

Старшина, указав пальцем на кожаные штаны, висящие на втором колу рядом с мокрыми подштанниками, снисходительно заметил:

– Ты, Родька, молод ишо, меня учить! Хозы свои повесь вон туды, на ракиту, подале от огня, пущай ветерком обдует, не то по утру в их и не влезешь, тако заскорузнут, што и не согнёшь их! А што касаемо воров тех, степных, тако малым числом оне на нас не пойдут, понеже нас тута три сотни! Сам помысли – энто яку рать надобно собрать, дабы нас врасплох, яко кур в ночи, застать? Я ведь, младень, уже двадцато лето к ромеям с товаром общинным хожу, всякова навидалси! На энтой стороне Дико поле давным-давно впусте стоит! По то и кабанов здеся развелось, видимо-невидимо!

Помолчав, Грива добавил:

– Ты вот што, Родий! На ту сторону боле не ходи! Завтрева к вечеру в город придем, а тамо я твою сотню на другой берег переправлю! В городу спросишь, где сыскать словена Гриву, торговца телегами, тебе любой скажет! Посля пойдёте вы степью через булгар до самой Фанагории и Таматархи, а мы на вёслах, да где под парусом, вдоль берега тоже туды придём, тамо и встретимси! Давай поспите подоле! До восхода Ярила спите! Опаски противу грабителев не имей!

Неожиданно Грива обратился к Родию по-гречески:

– Знай, Родион, спать положено ровно треть суток, так говорят ромейские мудрецы. Мозг человека во сне исправляет всякие неполадки в организме, болезнь зарождающуюся, выгоняет шлаки и яды. Кто мало спит, того вскоре одолевают всякие недомогания и болезни, и он уже непригоден для дальнейшей жизни. Так что надо хорошо выспаться, коли есть возможность.

Перейдя на славянский, Грива с усмешкой заметил:

– Внял, сынок? Не забыл ещё ромейский язык-от? Гляди, теперя, он тебе надобен будет кажный день! А булгары и горцы по-тюркски говорят! Ну, энтот язык ты ведаешь! Всё, спать!

Утром, старшина торгового каравана вятичей Грива напутствовал отбывающую в Танаис сотню, назидательными словами:

– Вот, Родька, – Грива подал сотнику белый шёлковый треугольник, на котором красными нитками было вышито несколько знаков и крест, – энтот лоскут покажешь византийскому патрулю, егда прискачешь к Танаису! Скажешь, што мы идём следом по воде! Хоша мы ране тебя придём в город! Пошлину я уплачу ихнему коммерциарию сам! Вона с десяток кабаньих туш, подсоленных, на энтот случай имею! Ромеи зело рады будут свежатинке! Да гляди, младень! – Грива нахмурил седеющие брови, глаза его посуровели. – Своих богов в уме токмо держи, а не то вам там мигом укорот сотворят! В чужих землях держи себя строго, яко гость, не лезь, куды тебя не зовут! Чужих богов уважай, тады и тебя уважат, но держи себя достойно! Помни, што ты есмь представитель могущественнова народа вятичей! В энтом случае ты можешь врать всяко, мол, и земель у нас немеряно, оком не окинешь, и зверья пушнова не счесть, и жита, хоша заглонись им! Люди про чужое богатство слушать любят, рот-от разинув от удивленья! Тута чем больше наврёшь, тем больше веры!

Старшина хохотнул, и, погладив, сидящего уже в седле Родия, по колену, продолжил:

– Народы тамо разные, особливо в Таматархе: и греки, и булгары, и тюрки, армяне, грузины, албанцы, и горцы всяки. Нахваливать будут свою родину, а ты слушай, языком пощёлкивай, главой покачивай, мол, о, яко здорово! Иной наврёт с три короба, а ты делай вид, што веришь. У нево может и земель-то, што под ногами, богатства-то с гулькин нос, с херову душу, а наплетёт чёрт-те што, глядишь весу-то себе и прибавит! А тебе-то начхать – пусть врёт, мели Емеля – твоя неделя! Зато он и тебя уважит в чём-либо, надо ж ему пыль-то в очи напустить чужеземцу, особливо егда тот слушает со вниманьем!