Ладно. Богам не положено перечить.
– Я считаю, что торговать своим телом – значит переступать все природные и духовные нормы, не говоря об общественных. Унижать и терять себя. Нельзя жить так и оставаться собой в полном смысле. А уж торговать чужими телами… – (Качаю головой. Сейчас я наверняка наговорю лишнего – и пускай; важно, чтобы ты слушал. Слова грохочут во мне, как поезд, сошедший с рельсов и готовый полететь в бездну, за Лизой Аррен). – Страшно и извращённо. Такое никогда, никем не простится. Украсть можно от голода, убить – в состоянии аффекта, или для самозащиты, или в бою на войне… А быть сутенёром – это же… превращать грех в образ жизни. Зарабатывать на грехе.
Тушишь сигарету, и тонкая дымная нить поднимается над баночкой из-под кофе.
– Посмотри на меня.
Смотрю. Ты уже серьёзен; твои волосы всё ещё чуть влажны, а в глазах бьётся непонятная взбудораженность. Берёшь петлю поводка и легонько тянешь её к себе – так, что я невольно наклоняюсь ближе.
– М-мой господин?..
Улыбаешься – одними губами; глаза по-прежнему волнуются и испытывают меня.
– А если бы я всё-таки сделал это? – тихо-тихо; почти шёпотом. Когда ты шепчешь, мне сложно сохранять объективность. – Если бы держал бордель в каком-нибудь большом городе… Ну, неважно, где: в Москве, Питере, Нью-Йорке, Гонконге… Если бы изъебнулся и занял своё место на криминальном рынке – по всем правилам… маркетинга, – усмехаешься, не выпуская поводок. – А тебя назначил бы администратором своего заведения. Что бы ты делала тогда?
Вопросы по схеме «если бы я – тогда что бы ты?» – пожалуй, твой любимый тип задачек. И иногда – орудий палача. Представлять это больно – даже в рамках игровой, заведомо бредовой фантазии; но я представляю – и сглатываю горькую слюну.
– Я… не хотела бы этого, мой господин, – выдавливаю – уже придушенно: ты натягиваешь поводок сильнее и немного вверх. – И ты, и я созданы для другой жизни. Я шла бы на это, но лишь чтобы остаться рядом с тобой, и… каждый мой день был бы пыткой.
Прекращаешь тянуть. Дожидаешься, пока я прокашляюсь, и медленно гладишь меня по щеке.
– Спасибо за честность. Я… не хочу, чтобы каждый твой день был пыткой.
Твой голос надломленно вздрагивает. Киваю, не глядя на тебя.
– Можно попить?
– Конечно.
Хватаю кружку и в пару глотков уничтожаю свой чай. Он уже остыл – но это уместно: всё внутри меня будто залили бензином и подожгли.
– Я, в принципе, знал, что ты так себя поведёшь. Но… Ты мне всё это показала под каким-то маленько непривычным углом, – произносишь ты, пропуская поводок между пальцев. – То, как ты сказала: торговать чужими телами… Это же, по сути, огромная власть? Пусть всего-навсего над кучкой шлюх – но… Закон о них не заботится, и они полностью в твоих руках. Ты решаешь, будет им хуже или лучше, дать им хлеб и крышу над головой – или выкинуть на улицу…
– Да уж. Можно чувствовать себя королём или богом – только на уровне гадкой пародии. – (Не скрывая брезгливости, киваю на экран ноутбука, где сцену Мизинца и Лизы уже сменила безликая тьма с титрами). – Может, поэтому сутенёров показывают такими самовлюблёнными в фильмах.
Зачем мы так долго терзаем эту тему – и, главное, почему я сама не сменю её?..
– Ну… – (Что-то странное – странно-опасное – вспыхивает в твоём взгляде. Убираешь с колен ноутбук). – Ты же понимаешь, что для меня это не ново? Власть над чужими телами и душами.
