– Ну, видно, про отделение лучше не спрашивать? Ладненько… Не в свои дела не лезу.
Шоссе плавно огибает холм с каким-то округлым памятником на постаменте; он едва виден в темноте. Наверное, та чаша, о которой здесь ходит много легенд. Название посёлка, где ты служишь, образовано от слова «чаша» на местном наречии. Ты рассказывал мне. По телефону, разумеется: в последние месяцы мы говорили только по телефону. А до этого – долго – не говорили никак. Очень долго; больше полутора лет.
В голову приходит странное: ты – тоже моя чаша, мой Грааль, и я – в походе с мечом наголо, чтобы заново слепить разломанный мир.
Женщина-водитель вздыхает: долгое молчание утомляет её.
– Я в этом месяце уже двоих девушек туда же возила… Вашего возраста, может, чуть старше. Тоже к мальчикам. Да и зачем сюда ещё ездить, правда? – она издаёт уже не хихиканье, а безмятежный хохот. – Не на горы же глядеть! В такую-то жопу мира… Ой, простите! В такую глухомань.
Я тоже смеюсь; это её обнадёживает.
– А откуда, Вы сказали?.. Вроде вторая девушка была как раз из Ваших краёв. Из этого, как его… Донбасса?
Милый маленький промах. Она явно давно не помогала сыну с рефератами по географии.
– Кузбасса.
– Ой, точно! – снова хохоча, она хлопает себя по лбу. – Перепутала, прикиньте? Говорю же: глухомань. Кузбасс – это где уголь добывают?
– Да. Но я там родилась, а училась и сейчас живу в Т. В другом регионе.
– Т.? – её лоб прочерчивает задумчивая морщинка. «Глаза у всех такие разные, и наши мысли слишком грязные!» – надрывается гнусавый паренёк в плейлисте; электронное бумканье на фоне припева вызывает у неё новую гримасу раздражения. – Не слышала даже… Учитесь?
– В аспирантуре учусь. И работаю.
– Во-он как! – (Вряд ли она полностью понимает значение слова «аспирантура» – но протягивает это с очаровательным уважением). – А кем?
– Переводчиком. И преподавателем английского.
– О, так Вы у нас в школе работать сможете!.. Ну, и когда переезжать?
– Простите? – изображаю недоумение.
– Ну как – насовсем! Замуж. Чего ж на время-то ездить, разве нет?
Будь мы в каком-нибудь старомодном фильме, она бы мне подмигнула. Слава небесам, не подмигивает; меня и так мучает обострённая нереальность всего происходящего.
– Мм. Посмотрим.
– Ну да, – (тяжкий вздох). – Посмотрим… Уже минут двадцать осталось, Вы не переживайте.
– Я не переживаю.
– Первый раз тут?
– Первый.
– Ну, значит, ещё зачастите! – (В полумраке вспыхивает её белозубая улыбка. Мимо проезжает машина – кажется, первая за последние полчаса, – и женщина яростно сигналит водителю). – О, Валерка. Видали, как гоняет? Хорошо, что Вы мне позвонили, а не ему. Я даже по ночам тут осторожно езжу, потому что мало ли… То дорогу ремонтируют, то ещё что. Да и вообще места глухие, сами видите! Всякое бывает. Валерка вот недавно енота сбил.
– Енота? Ужас какой.
Представляю круглые и блестящие, будто монетки, глаза и полосатый хвост, смятые испачканными землёй колёсами.
– Ну. Потому что ездят, как чокнутые, и не видят, куда, где и что. А в прошлом году…
– Вы мне скажете, когда десять минут останется? Мне нужно будет позвонить. Простите, что перебиваю.
– Десять минут? – она впервые искренне удивляется. – Он что, на КПП Вас не ждёт?
– Нет. Да и незачем так заранее.
– Ничего себе – незачем! К нему любимая с другого конца страны едет, должен ждать! – она по-доброму усмехается. – Да конечно, скажу. Так вот, в прошлом году как раз эту часть дороги всю перерыли, и…
