Большая грудь, широкий зад - страница 18

Шангуань Фулу повиновался.

– Ты сюда вставай, – указал ветеринар Шоуси. – А теперь оба нагнулись – и жердину на плечо!

Стоящие друг против друга отец с сыном наклонились и подставили плечи.

– Ну вот и славно, – удовлетворенно произнес Фань Сань. – А теперь, не торопясь, по моей команде поднимаем, и чтоб выложились по полной. Получится – не получится, сейчас все и решится. Больше эта животина вряд ли вынесет. Ты, сестрица, с заду становись, будешь помогать принимать, чтобы малыш не упал и не покалечился.

Он повернулся к ослиному крупу, потер руки, разогревая, вылил все масло из стоящей на жернове лампы на ладонь, растер по рукам и выдохнул. Сунул руку в родовые пути, и ноги ослицы конвульсивно задергались. Рука Фань Саня проникала все дальше, пока не оказалась внутри по плечо, а щека прижалась к красноватому копытцу муленка. Шангуань Люй смотрела на него во все глаза с трясущимися губами.

– Так, господа хорошие… – выдавил Фань Сань приглушенным голосом. – Считаю до трех, на счет «три» поднимайте как можно выше. Тут речь о жизни и смерти идет, так что не трусить и не отпускать. Ну, – нижняя челюсть у него почти уперлась в ослиный зад, а глубоко проникшая внутрь рука, казалось, что-то ухватила, – раз, два, три!

Отец с сыном крякнули и с усилием начали выпрямляться. Тело ослицы повернулось, она оперлась на передние ноги, подняла голову, вывернула задние и поджала под себя. Вместе с ней повернулся и Фань Сань: теперь он лежал на земле чуть ли не ничком. Лица не видно, слышался лишь голос:

– Поднимай, поднимай же!

Яростно вытягивая тяжесть вверх, отец с сыном стояли уже почти на цыпочках. Люй подлезла под брюхо ослице и уперлась в него спиной. С громким криком та встала на все четыре ноги. И тут же из родовых путей вместе с кровью выскользнуло что-то большое и липкое, попав прямо в руки Фань Саня, а потом мягко съехав на землю.

Фань Сань обтер морду муленка, перерезал ножом пуповину, завязал, отнес его на место почище и вытер всего сухой тряпкой. В глазах Шангуань Люй стояли слезы, она безостановочно повторяла:

– Слава богам неба и земли, благодарение Фань Саню.

Муленок, пошатываясь, встал на ноги, но тут же упал. Мягкая, как бархат, шерстка, красные губы, словно лепестки розы.

– Молодец, – проговорил Фань Сань, помогая муленку встать. – Наша все же порода. Племенной – мой сынок, а ты, малец, стало быть, внучок мне, а я тебе – дед. Почтенная сестрица, приготовь немного рисового отвара, покорми мою сноху-ослицу, она, почитай, с того света возвернулась.

Лайди кинулась было бежать, таща за собой сестер, но успела сделать лишь несколько шагов, когда послышался резкий свист, похожий на птичий. Она задрала голову посмотреть, что за птица издает такие странные звуки, и тут сзади, на реке, раздался оглушительный взрыв. В ушах зазвенело, голова затуманилась. К ногам девочек шлепнулся израненный сом, обдав их горячими брызгами. По желтоватой голове текли струйки крови, длинные усы слабо подрагивали, кишки вывалились наружу. Лайди, словно во сне, обернулась к сестрам: они, застыв, уставились на нее. В волосах у Няньди застрял комок спутанных водорослей, похожий на коровью жвачку. К щеке Сянди прилипло несколько серебристых рыбных чешуек. Шагах в десяти река раскатывалась черными волнами, образуя водоворот, куда с шелестом падала поднятая взрывом горячая вода. Над поверхностью поплыла густая белая дымка, разнесся сладковатый запах пороха. Лайди силилась понять, что происходит, и не могла, она чувствовала лишь панический страх. Хотелось закричать, но вместо этого из глаз посыпались крупные слезы. «Почему так хочется плакать? Да и не плачу я вовсе. Отчего тогда слезы? Может, это и не слезы даже, а капли воды из реки?» В голове все смешалось, а на представшей ее глазам картине – посверкивающие балки моста, бурлящая мутная вода в реке, густые кусты, охваченные паникой ласточки, потерявшие дар речи сестры – все перепуталось и сплелось в бесконечную круговерть. Она глянула на малышку Цюди: рот приоткрыт, глаза зажмурены, на щеках полоски от слез. Вокруг что-то все время потрескивает: так лопаются пересохшие на солнце стручки фасоли. Заросли кустов на дамбе хранят тайну, тихонько шурша, будто там прячутся сотни маленьких зверушек. Ни звука от людей в зеленом, которых она только что видела. Ветви кустов тянутся вверх, золотистые монетки листьев чуть подрагивают. Неужели они так и прячутся там? А если да, то зачем? Пока она ломала над этим голову, откуда-то, словно издалека, донесся сдавленный крик: