Борец за искусство - страница 2

Иными словами, у Илюши были все основания считать себя человеком близким к искусству и не любить министра культуры Мутинского, зарекомендовавшего себя равнодушным функционером, идеологическим варваром и притеснителем Мельпомены. Любое faux pas министра Илюша воспринимал как личную победу и доказательство некомпетентности Мутинского. А faux pas случались часто: министр видел мир по-своему. В его многочисленных интервью и выступлениях Юрий Башмет назывался «тонким игроком на пианино, мастером клавиши и педали», перу Льва Толстого приписывалась «Аэлита», а Рудольф Нуриев именовался «непатриотичным, хоть и талантливым попрыгунчиком, давшим путевку в жизнь Пенкину и Боре Моисееву».

– Эх, встретить бы его, душенька, – говорил Илюша жене. – Встретить, да и высказать ему в лицо все, что о нем думает интеллигенция! Чтобы он прозрел. Чтоб ему стыдно стало! Никто не должен занимать чужое место! Я бы так и сказал ему: «Уходи, Мутинский! Не позорь нацию Ильина и Бердяева, Репина и Коровина, Аксенова и Трифонова, Шульженко и Пугачевой, в конце концов! Не знаешь родную культуру, не понимаешь ее сути и значения – к станку или на хозяйство! Профанам не место в министерстве!» Ох, я бы ему сказал! В отставку он, конечно, не подал бы, но спать уже спокойно не смог бы никогда!

Жена с восторгом смотрела на Ерушкина и радовалась, что вышла замуж за борца и героя.

Однажды Ерушкины были приглашены на прием в загородный дом к друзьям. Дом этот был славен на всю округу своим гостеприимством и хлебосольством. Хозяин, человек харизматичный и красивый, был вхож в высшие сферы, да и сам, пожалуй, частью оных являлся. Ерушкины опоздали, и, когда они уселись за стол, пиршество было в самом разгаре. Присутствовало много известных людей, сотрудников различных администраций, управлений и законодательных структур.

Прямо напротив Илюши сидел хмурый мужчина в очках и сосредоточенно жевал антрекот. Что-то в нем показалось Илюше знакомым. Да и жена несколько раз пнула Ерушкина ногой под столом. Не сразу, но с пугающей отчетливостью до Илюши дошло, что жующий мужчина и есть министр Мутинский!

«Ага, миленький! – кровожадно подумал Ерушкин. – Вот я тебе сейчас все и скажу, мучитель наш! Сейчас я тебе все выскажу, как Цицерон в Сенате, как Ельцин на первом съезде народных депутатов! Антрекот жуешь? Подавишься своим антрекотом!»

Однако встать и заговорить оказалось не совсем удобно. Во-первых, Ерушкины были в гостях и не имели права ставить хозяина в неловкое положение; во-вторых, самого Илюшу вдруг сковала какая-то неуместная застенчивость.

«Вот же мой шанс внести вклад в спасение русской культуры, – думал Ерушкин. – Чего я сижу молча? Ну, ладно. Сейчас водки хряпну, отзову его и нашепчу ему прямо в ухо месседж от исстрадавшейся российской интеллигенции».

Илюша действительно выпил, но остался сидеть, пытаясь набраться храбрости для решительного выступления. Тем более что и жена, похоже, ждала от Ерушкина героического поступка. Она без нежности смотрела на Мутинского и вызывающе громко грызла сельдерей.

Вдруг к Илюше подошла хозяйка дома.

– А позвольте, господин министр, представить вам внука замечательного нашего композитора Ерушкина!

Мутинский на долю секунды перестал жевать, посмотрел на Илюшу, потом быстро дожевал и проглотил. Потянулся за новым антрекотом. Илюша министра не заинтересовал. Очаровательная хозяйка тем не менее проявила настойчивость: