Забыв о боли, Кэсси откинула простыню, вскочила с кровати и отступила к бархатным шторам, закрывавшим окно. Она застыла, обхватив себя руками, словно в смирительной рубашке, а потом заметила кровь и на себе. В волосах и на плече. На руках. (Позже, в лифте, Кэсси предположила, что от крика ее удержал лишь инстинкт самосохранения. Учитывая, как пульсировала в голове боль, собственные отчаянные вопли могли ее убить.)
Видела ли она когда-нибудь столько крови? Человеческой – вряд ли. Разве что оленьей – в детстве, в Кентукки. Но не человеческой.
По ту сторону тела у дальнего края кровати виднелись цифровые часы, на которых значилось 9:51. Через час с небольшим Кэсси должна быть в вестибюле другого отеля, готовая к обратному рейсу в Париж, а на следующий день – в Нью-Йорк.
Она скользнула спиной вниз по шторам, присела в позе бейсбольного кетчера, а потом опустилась на пол. Она пыталась сосредоточиться и решить, что делать.
Ход мыслей замедлился, когда она увидела сверкающее созвездие на ковре между изножьем кровати и элегантным шкафчиком со встроенным телевизором. Совсем недавно это созвездие было бутылкой водки, которую принесла Миранда. Остались лишь осколки и стеклянные треугольнички, которые можно было даже счесть красивыми, если бы не иззубренный край отбитого горлышка. Осознав, что это может означать, Кэсси почувствовала, как изнутри поднимается тошнота. Она бросилась в ванную, зажав ладонями рот, словно у ее пальцев был хотя бы один мизерный шанс сдержать неподвластный гравитации поток. Она едва успела добежать до унитаза.
Опираясь спиной о биде, Кэсси опустилась на пол лицом к душевой кабине и уставилась на свисавшую с потолка лейку душа. Стены покачивались. Она перебирала в уме все воспоминания о минувшей ночи, но вскоре поняла, что слишком многое остается за пеленой арака, водки и… что там еще они вчера пили? Она пыталась сообразить, что заставило ее взять горлышко от бутылки и перерезать мужчине глотку – словно оленю, которого они с отцом когда-то разделывали. Она же не кабацкая дебоширка. Она в жизни никому не причинила боли – по крайней мере, физической. Правда, о ее пьяных выходках, когда разум затмевали текила или джин, ходили легенды. Теоретически все когда-то происходит впервые, но мысль, что она убила этого парня, не укладывалась в голове. Люди рассказывали, что` она вытворяла, будучи под алкоголем, – ее поступки были унизительными, оскорбительными и порой опасными для нее самой. Но не агрессивными.
Прежде всего, решила она, нужно убедиться, что на ручке двери висит табличка «Не беспокоить». Пока она будет разбираться, как ей, черт возьми, поступить, нужно держать горничную подальше от номера. Кэсси моргнула. Потом еще раз. Поразительно, она протрезвела от одного вида мертвого Алекса Соколова. Головную боль от очередного разрушительного похмелья и сожаления по поводу секса на одну ночь как рукой сняло.
Пару секунд она смотрела на стационарный телефон, стоявший и гостиной, и на кнопку вызова портье. Но не сняла трубку.
Вместо этого она пошла в душ. Смыла кровь с волос, отскоблила с плеча и рук, словно смолу. Она не знала, как именно исполняют смертный приговор в Объединенных Арабских Эмиратах, могла только предполагать, что более цивилизованно, чем в соседней Саудовской Аравии (по телепередачам сложилось смутное впечатление, что среди саудовцев публичное обезглавливание – зрелище чуть менее популярное, чем футбол). В любом случае проверять на своей шкуре не хотелось.
